Золушка из глубинки, или Хозяйка большого города

— Я никогда не прошу денег, — замотала я головой. — Я всегда зарабатываю их сама. Я не хочу мирской жизни. Мне в ней некомфортно. Я знаю, что только жизнь в монастыре излечит мою душу. Во мне еще тлеет любовь. Она угасает, скоро от нее останется лишь пепел. Остаются только боль, разочарование, грусть и печаль. В моей душе становится пусто. Там все выжжено, и это нисколько меня не огорчает, а скорее даже радует, потому что в ней уже никогда не будет места новой любви. Если совсем недавно я готова была пойти за своим любимым на край света, то теперь во мне не осталось желания сделать по направлению к нему один-единственный шаг.

Немного помолчав, я выпила глоток морковного сока и с болью в голосе произнесла:

— Лев Борисович, я уверена, что у вас есть взрослые дети. Конечно, они бы никогда не попали в подобную ситуацию, ведь они не так дурно воспитаны, как я, но все же вы не могли бы мне помочь, как своему ребенку. Я же так мало у вас прошу!

— У меня была дочь твоего возраста. Год назад она умерла, — глухо сказал мужчина и принялся пить виски.

— Простите.

Он словно не услышал моего извинения и продолжал:

— Она умерла от передозировки наркотиков. Воспитание ребенка не всегда зависит от его социального уровня. У моей дочери всегда все было самое лучшее: самая дорогая одежда, машина с личным водителем, самые престижные школы… Она никогда ни в чем не знала отказа. Сначала она училась в Англии, но затем она стала проситься сюда и продолжила обучение здесь. Я не знаю, на каком этапе я за ней недоглядел, упустил ее, не услышал своего собственного ребенка. Быть может, это случилось оттого, что она воспитывалась без матери? А однажды ее не стало. Для меня это было настоящим шоком. Я и понятия не имел, что моя дочь — наркоманка со стажем. А позже выяснилось, что об этом знают все. Все, кроме родного отца. Вот так я потерял свою дочь. Я долго размышлял, почему она пристрастилась к наркотикам? Чего ей не хватало? И тогда в мою голову закралась мысль, что, может быть, это произошло потому, что ей всего хватало? Многие мои знакомые имеют большой достаток, но при этом они стараются не слишком баловать своих детей и создают искусственный дефицит. Глядя на них, я теперь понимаю, что они поступают правильно.

— Я вам очень сочувствую.

Лев Борисович отодвинул пустую тарелку и, посмотрев на свои часы, устало спросил:

— Еще что-нибудь будешь есть?

— Нет. Я сыта, — замотала я головой.

— Ну что, поехали?

— В монастырь? — на моем лице появилась тревога.

— Да в какой монастырь? Неужели похоже, что я дружу со всеми попами и монахинями в этом городе?

— Значит, вы отказываетесь мне помочь?

— Поживешь пока у меня, а там видно будет. Все равно комната дочери пустует. Дом большой. Чем тебе не монастырь? Хочешь работать — помогай прислуге. Только в пять утра не вставай, в доме все еще спят. Хочешь молиться — молись. У меня есть комната с иконами. А насчет того, чтобы исповедоваться… Мне кажется, что сегодня ты мне уже исповедовалась. Правда, я не могу отпустить тебе твои грехи, но думаю, что со временем жизнь все расставит на свои места. Ты согласна или тебе монастырь подавай?

— Я уже настроилась на монастырь.

Лев Борисович постучал пальцем по циферблату наручных часов.

— Посмотри на часы: уже вечер. Ну какой тебе сейчас монастырь? Поехали.

— А это удобно?

Лев Борисович от души рассмеялся и, покачнувшись, чуть было не упал со стула.

— Светлана, а я и не думал, что тебя могут беспокоить подобные вопросы. А тебе было удобно сегодня набрать мой телефонный номер и предложить мне необыкновенные райские и неземные наслаждения?!

— У меня не было выхода!

— Можно подумать, он сейчас у тебя есть.

Я и сама толком не поняла, что судьба сделала очередной зигзаг и забросила меня в обеспеченный дом к одному очень влиятельному человеку. Проведя меня на второй этаж, Лев Борисович открыл дверь в одну из комнат и с особой болью в голосе произнес:

— Проходи: это комната Вики. Тут ничего не изменилось с того самого дня, как ее не стало. Рядом — ванная и туалет. Я не могу здесь долго находиться. Поэтому сразу желаю тебе спокойной ночи.

— А может быть, мне лучше переночевать в другой комнате? Мне кажется, что я нарушаю память о вашей дочери.

— Мне будет приятно, если я буду проходить мимо этой двери и чувствовать, что за ней есть жизнь.

Увидев на стене большой портрет, нарисованный маслом, я взволнованно на него посмотрела и не могла не спросить:

— Это Вика?

— Она. Чем-то на тебя похожа, — с трудом проговорил мужчина, и в его глазах появились слезы.

Как только за ним закрылась дверь, в комнату постучалась горничная и принесла мне чистый махровый халат и ночную рубашку.

— Это Викины вещи, — в ее глазах тоже появились слезы. — Я их еще год назад погладила, так и лежат на полке в шкафу.

— Спасибо, — поблагодарила я горничную и пошла в ванную.