– Или просто не хочешь отвечать, – замечает Джон, но никак не развивает мысль, потому что Рамси, исподлобья глядя на него, подносит ладонь ко рту и смачно схаркивает в нее.
– Давай тоже, – он почти командует, рефлекторно облизнув губы, и Джон, помедлив секунду, следом сплевывает мигом собравшуюся во рту слюну в его ладонь. То, как она стекает по пальцам, собираясь в блестящую, пенистую по краю лужицу – и то, что Рамси слегка трется об него потекшим членом, задевая горяченным стволом набухшую головку и прижав своими тяжелыми яйцами его мягкую мошонку – почему-то заводит, и не хочется ни спорить, ни говорить.
Рамси тоже явно не собирается пререкаться; приподнявшись, он лезет рукой между своих бедер, еще смазывает член Джона и пристраивает его к своему горячему заду, взяв тремя пальцами у основания и чуть оцарапав яйца отросшими ногтями. Рамси узкий и жаркий, и Джон задыхается, когда он осторожно проталкивает головку в себя, сразу накрепко стиснув ее напряженными мышцами, и немного еще подрачивает ствол, направляя его рукой.
– Ох-х, блядь, – осторожно опустившись до половины, Рамси сгибается и впивается зубами Джону в шею, больно соскользнув зубами по резко вспотевшей коже, но не останавливается и только туго садится ниже.
Он не дает себе послабления, сразу жадно и рвано двигает бедрами, скользя задом по члену, и Джон сжимает зубы, вдавив пальцы в мощную поясницу и насаживая его плотнее, чувствуя ритмичную огневую пульсацию у него внутри и то, как он, ерзая, трется своими жирными ягодицами о его напряженные ноги. Ведущий инстинкт отключает любую мысль в пределах видимого и сухой ледяной крошкой выжигает трахею; первичные движения непроизвольные, навстречу друг другу, сопровождаемые тихими шлепками бедер о бедра, сдержанными и тяжелыми вздохами сквозь зубы и резким скрипом койки.
Рамси еще тихо и хрипло порыкивает, все живее объезжая член Джона и глубоко впившись твердыми ногтями в его плечи. Это больно. С ним все хоть немного, а больно. Но Джон не возражает. Джон чувствует живую пульсацию крови под его ногтями – и чувствует себя живым. Чувствует себя живым, когда Рамси уверенно двигается вперед-назад, задавая небольшую, но частую амплитуду и почти не слезая с его члена, ритмично сокращаясь внутри и едва соскальзывая по стволу тесно сжатым задом. Внутри него так сладко, горячо и узко, и Джон жадно тискает его поясницу и толстые – сочное, разогретое, жирное мясо, как же хочется – бока, вжимаясь всем телом и неудобными мелкими толчками впихивая член еще поглубже. На секунду ему даже хочется, чтобы Рамси вовсе не двигался и просто часто сжимал его мышцами, нежно и тесно выдаивая, но чуть подтянувшиеся яйца так и вдавливаются в заросший черными волосами лобок с каждым новым дерганым рывком, и звякают кнопки на ширинке, а толстый член проезжается по мягкому флису футболки, оставляя быстро подсыхающие белесые следы.
Рамси приходится пригибать голову при каждом движении, его длинные сухие волосы падают на лицо, и у него наверняка уже вспотели грудь и живот, Джон бездумно лезет ладонью под его водолазку, касаясь распаренной кожи. Джону бьет в голову запахом и отдачей, боль идет выше от напряженных ног – тупая и ноющая боль, и она нравится ему сейчас, когда мощные мышцы бедер Рамси тоже ритмично напрягаются и когда его тяжелый темно-розовый член тычется в живот с каждым грубым толчком вперед. У Джона ноют губы, и он краснеет до шеи, некрасивыми пятнами поверх резкой линии челюсти. Он не думает ни о чем, и его уставшие и порозовевшие от крови глаза становятся злыми. Тихая волчья похоть перебивает голодные боли в желудке и требует жестче и насильнее трахнуть пахнущую жизнью, гнилью и взмокшей промежностью тварь в ее ерзающий жирный зад.