Зона Хаоса

— Он отключил канал связи, — констатирует Мама-Джейн. — Ему, похоже, не нравится наш повышенный интерес… Алберт, ты прав: вечер перестал быть томным. Но для меня уже очевидно, что Герберт… он, быть может, и не в себе, как человек может быть нездоров… Но в его сознании определённо что-то происходит. И он контролирует то, что там происходит.

Алик и Жан заменяют динамик, чистят, восстанавливают периферию. Жан находит оборванный конец провода, ведущего к сканеру и видеокамерам, восстанавливает «зрительный нерв»: взгляд Герберта фокусируется и останавливается на моём лице, потом — на лице Мамы-Джейн.

— Герберт, тест, — говорит Жан.

— Обновляю бушующее после чудовищного десерта, — говорит Герберт. В новом динамике его голос звучит почти как раньше. — Какой реалистичный звук… безотказно бесстрашны, но пока валяются разбиться.

— Безнадёга, — говорит Алик и машет рукой.

— Да нет! — Мама-Джейн мотает головой в негодовании. — Наоборот! Он постепенно приходит в себя! Ему лучше. Ты не понимаешь, что ли? Он сказал «реалистичный звук»…

— Он не в состоянии даже следить за связностью речи… прости, Джейн, всё, что мы видим и слышим — глюки умирающей электроники.

Герберт дёргается вперёд. Движки взвизгивают — но остатки корпуса только вздрагивают.

— Робби, — говорит он. — Тест, босс. Наброски лишены связности, утрясать иллюзии, заменять огонь спокойным молоком, приехать назад из глубины безнадёги. Яростная темнота, ломать переборки, накрывает одиночеством.

Он смотрит на меня, узнал меня и определённо обращается ко мне. На нём нет псевдодермовой маски, мимический контур не работает, он только расширил, насколько смог, диафрагмы объективов камер. И мне тоже начинает казаться, что в бреде, который он несёт, есть какой-то смутный смысл.

— Тяжело смотреть, — говорит Жан. — Может, всё-таки обесточить его, Робби? Не мучать?

— Нет, — говорю я. — Мне померещилось, что он пытается сообщить мне нечто… Не надо вытаскивать этот штырь, вот что. Это будет даже не операция на живом человеческом мозге — врачи хоть какой-то опыт имеют… а мы просто его добьём. Давайте попробуем как можно осторожнее перенести его голову на новый корпус. А в корпусе ничего блокировать не надо. Жан, если ты боишься, что Герберт разнесёт тебе лабораторию, то пусть его доставят в мою мастерскую.

— Всему же есть границы, — ворчит Жан, но больше не спорит.

У нас уже нет корпусов Гербертов второго поколения. Мы переносим его голову на новое тело, четвёртого поколения, потом, насколько возможно поправляем мимические движки — и надеваем его лицо. Герберт щурится, моргает, потом улыбается только левой стороной рта, как параличный.

— Как ты себя чувствуешь, Герберт? — спрашивает Мама-Джейн.

— Катарсис, — говорит Герберт и смотрит на меня. — Больной художник в новой одежде мёртвых особенностей. Робби, пробелы, пробелы и индуцированная сломанная вечность. Домой. Домой.

Мне определённо кажется, что я его понимаю.

— Лучше, но у тебя нет связи с корпусом, да? — спрашиваю я.

— Робби, — говорит он, не сводя с меня взгляда, — домой. Из проклятых вероятностей. И встретить их наяву — звезду, и рыжего, и ещё, почему-то, нового рыцаря. Встретить и говорить.

Это звучит грустно и отчаянно, а мне снова мерещится, что в его словах есть какая-то неухватываемая логика. Кажется, Маме-Джейн тоже что-то в этом роде почудилось.

— Послушайте, — говорит она, — а почему мы не позвали никого из Галатей? Их товарищу плохо… может, они лучше нас поймут, что делать?

— Ты чудачка, — хмыкает Жан. — Чудачка и идеалистка. Машины лучше людей починят сломанную машину?

А у Алика лицо задумчивое-задумчивое… но он молчит.

* * *

Клодия помогает мне разместить Герберта в моей лаборатории. Не на стол, а в кресло на демонстрационный стенд — так и мне удобнее, и ему удобнее.

Так он видит не потолок, а всю лабораторию, даже не шевеля головой. Мне кажется, что зрительные впечатления ему не помешают.

— Как настроение, Клодия? — спрашиваю я.

— Это было очень необычно, — говорит Клодия, ставя на зарядку аккумуляторы Герберта. Касается периферии, как сестра милосердия — бережно и даже ласково. — Очень необычные впечатления. Мне кажется, люди называют страхом что-то подобное, босс.

Я удивлён.

— О чём ты говоришь, дорогая?

— О том, что чувствовал Герберт, когда обнаружил у одного из гостей сумку, содержащую взрывное устройство, босс, — отвечает Клодия чуть удивлённо. — Его решение, взрыв. Это был эмоциональный выбор.

— Эмоциональный?

— Выбор между собственным существованием и существованием людей невозможно сделать, основываясь на логике, — говорит Клодия. — Только на эмоциях. А на обсуждение выбора у него было очень мало времени.

— На обсуждение? — Клодия удивляет меня сегодня.

— Разве для вас не очевидно, что Галатеи постоянно поддерживают связь между собой, босс? — спрашивает она. — Внутренняя сеть «Пигмалиона-М».

Ну да. Очевидно. Но…

Мне почему-то казалось, что эта самая внутренняя сеть функционирует как-то иначе. Планировалось, во всяком случае, что Галатеи будут использовать её как экстренный канал связи… хотя… вроде, ситуация и была экстренной…