Зона Хаоса

— Хорошо, — говорит Алик-Хамло. — Сейчас у молодёжи что-то такое в моде, может, ещё и на музыку положат. Вполне годные стихи, даже цепляет.

— Вот это? — Жан встряхивает листком. — Это теперь стихами называется, что ли? Какой-то мутный набор слов? Я вообще не понял, о чём речь, да и нескладушки… Вы почитайте классическую поэзию! Там образы чёткие, понятно, что поэт имел в виду.

— Да замечательные стихи! — возражает Мама-Джейн. — Очень глубокие. И посыл вполне ясен, ты напрасно бранишься, Жан. И с формой всё в порядке.

Час от часу не легче.

— Так не пойдёт, — говорю я. — Нужна ведь какая-то точка отсчёта… что хорошо, что плохо… Давайте придём к единому мнению?

— Я вот все эти новомодные бормоталки вообще не воспринимаю, — говорит Жан. — И дурацкую музыку, ни мелодии, ни красоты. Упадок культуры, что говорить… Если хочешь учиться понимать стихи, Робби, ты бы не из Сети качал всяких этих, а поискал бы Петрарку. И Шекспира перечитай.

— Да брось, — говорит Алик. — Нормальные стихи. Живи сейчас Шекспир — писал бы примерно такое же. Какое время — такие и тексты. «Вырос ствол у виска, выше — ветки, а плод не созрел…» Про жизнь, однако. Ну вот прямо хорошо же!

— Это про войну, что ли? — хмыкает Жан. — Или уже про сад?

— Это про нашу реальность, — говорит Мама-Джейн. — И про нашу работу, кстати. Про города, где без них и без нас — как без сил и без глаз… Серьёзно, как о нас написано.

— О! — Алик кивает. — Вот ты это точно сейчас. И мне пришло в голову…

— А проще нельзя было написать? — ворчит Жан.

— Так это же поэзия! — страстно говорит Мама-Джейн. — Неоднозначно, словесная игра, множественные смыслы…

— А про улиток?

— Да просто шутка же!

— Слушай, Робби, а чьи это стихи?

— Герберта, — говорю я.

И случается дли-инная пауза.

— Тот Герберт, который… ранен? — спрашивает Мама-Джейн.

— Ты была права, — говорю я. — Он общался метафорами. Из старых стихов. Он давно уже пописывает.

— Робби, — говорит Алик, — все уже поняли и посмеялись. Хорош разыгрывать.

— Ну, — говорю я, — значит, меня самого разыграли Галатеи. Скажи, что для них более нормально: розыгрыши или стихоплётство?

— А ты проверял эти стихи на уникальность? — спрашивает Жан.

— Проверял, — говорю я. — Нашёл в Сети, на сайте любителей поэзии профиль нашего Герберта. Ник у него — Short_Circuit, оцените. Это тоже шутка такая.

— Не понял, — говорит Алик. — Он что, на вчерашнее намекал? Когда он создал профиль?

— Нет, — говорю я. — Он на старый фильм о роботах намекал. Ещё прошлого века. Где робота молнией шарахнуло — и он стал… сказать бы «человеком», но это неточно. Личность обрёл. Аватарка нашего Гектора изображает этого бедолагу, мультяшная такая штука с глазками. Шутка юмора.

— Аххренеть… — говорит Алик, и по его виду ясно, что описание состояния — точное.

— Ему нравятся стишки-чепушки, — говорю я. — Чтобы все слова начинались на одну букву, или чтобы буквы первых строчек составлялись в какое-нибудь слово… Но и обычные стихи он тоже пишет. Поэт, понимаешь… микросхемы без проблемы.

— Робби, — говорит Алик проникновенно, — понимаешь, Галатеи писать стихи не могут. Вернее… они совершенно точно не могут вдруг, ни с того, ни с сего, начать сочинять стишки. Без стимула. Не в качестве выполнения задания.

— Не могут, — соглашаюсь я. — Я сам был в этом железно уверен.

— Так, — говорит Мама-Джейн. — Я хочу на него посмотреть.

Я надеваю гарнитуру.

— Герберт, — говорю я. — Зайди в комнату отдыха, Шекспир. Тебя ждут поклонники твоего таланта.

— Он же не может ходить! — чуть не хором говорят Алик и Жан.

— Ты же сам говорил! — добавляет Жан.

— Мы с Клодией починили его вчера вечером, — говорю я небрежно.

— Теперь у меня дикое ощущение, что вся вчерашняя история — розыгрыш, — говорит Мама-Джейн. — Ты сам говорил: нельзя пытаться вытащить штырь из его мозга, мы его доломаем…

— Понимаете, Герберт с Клодией меня уверили, что повреждённые блоки можно просто вынуть и выкинуть, — говорю я. Ничего не могу с собой поделать — наслаждаюсь ситуацией. — У них там какая-то хитрая личная система дублирования и сохранения информации. Мы с Клодией просто заменили ему часть нейристорной базы. Тупо новые блоки поставили, сорок минут работы — всех дел.

— Я ни черта не понимаю, — говорит Алик.

— Да ты не беспокойся, дружище, — говорю я. Улыбаюсь — рот сам растягивается. — Я тоже ни черта не понимаю.

Входит Герберт. В полном блеске.

Парик у него новый, роскошная русая чёлка. Псевдодерму на лице мы с Клодией поправили. Обращаться с новым корпусом он за ночь научился — и мимику, похоже, отлично восстановил: этакая у него смущённая улыбочка. Застенчивая.

И очки надел.

Алик когда-то придумал образ Герберта дополнять очками — этакий студентик-ботаник. Ну, они и подыгрывают. Очки с диоптрией — Герберты просто регулируют под них камеры и не выбиваются из образа.

— Герберт, дружок, как ты себя чувствуешь? — тут же спрашивает Мама-Джейн.

— Спасибо, леди-босс, — улыбается он. — Неплохо. Меня огорчают довольно тяжёлые потери… потери информации, которую я пока не могу восстановить. Это как чесотка в мозгу… или вирус. Раздражает. Но я уже взял себя в руки.