Зона номер три

— Почему не будет, обязательно будет, — Дема чудно заерзал, будто собирался взлететь. Прокоптюк этому не удивился бы. — С тобой же встретился, хотя от тебя несет, как от обосравшейся алкоголички.

— Я же свободный ассенизатор, — скромно на помнил Прокоптюк.

— Это другая вонь, не обманывай себя… От те воняет долларом. Ладно, передай Гурко, через три дня. Место уточню. Приведешь его ты.

Прокоптюк кивнул, облизал пересохшие губы.

Отдышался уже наверху, на свежем воздухе. Боярин Зюка Павленок с крыльца терема наблюдал, как пьяная девка под балалайку скомороха выписывала по двору немыслимые кренделя. Шла репетиция перед вечерним представлением. Заметя ассенизатора, Павленок величественно поманил его перстом. Один к одному повторилась утрешняя сцена с писателем Фомой Кимовичем, но это не развеселило Прокоптюка.

— Поморил тараканов?

— Не извольте сомневаться, боярин.

— Гляди, проверю, смерд!.. Бабу Марфу хошь потоптать в охотку? Вишь какая толстомясая!

— Что вы, батюшка, какой из меня топтун, — угодливо согнулся Прокоптюк. — Оттоптался давно.

Боярин благодушно гоготнул, махнул рукой: отпустил бывшего профессора с миром.

Глава 3

Знаменитый телевизионный журналист Георгий Хабалин уже несколько дней пребывал в глубоком раздумье. Он сам бы точно не взялся определить, какая забота его грызла. К сорока годам он добился такого положения, о котором многие его коллеги могли лишь мечтать. Все у него было, что необходимо для счастья: деньги, известность, власть, — но почему-то не было покоя в душе. Самый близкий человек, жена Маргарита, объясняла его состояние чьим-то сглазом, умоляла сходить к батюшке Даниилу, к которому не гнушаются обращаться за духовной поддержкой даже члены президентской администрации, и он почти поддался на уговоры, но вовремя вспомнил, что некрещеный. Более того, его Родной отец по нации был крымский татарин и исповедовал учение пророка… С супругой у них вышел нехороший спор: Георгий доказывал, что при его обстоятельствах визит в церковь будет неприличным фарисейством; Маргарита, напротив, уверяла, что для Господа не имеет значения, кто к нему обращается, лишь бы это было сделано с искренним упованием… Спор затянулся на ночь, и Георгию Лукичу пришлось осадить религиозную фанатичку доброй затрещиной, что само по себе свидетельствовало о том, что нервная система у него на износе. Слишком мал повод, чтобы распускать руки.

Карьера журналиста у Гоши Хабалина с самого; начала заладилась блестяще, в первую очередь потому, что, кроме прочих необходимых данных — бойкий язычок, актерское обаяние, простодушный, животный цинизм, — он в полной мере обладал неоценимым для журналиста качеством — обостренным чувством конъюнктуры. Придя на телевидение с университетской скамьи, Гоша быстро продвинулся, так что никто из старших товарищей не успел остановить. Он организовал передачу «Уголок парторга», которая по пронзительной задушевности чем не уступала всенародно любимой программе Валентины Леонтьевой «От всей души», хотя выходила на экран в неудобное дневное время. Передачу заметили на самом верху, и дошло до того, что один из членов Политбюро, растроганный, позвонил директору «Останкино» и поблагодарил за службу. На утренней планерке директор с благоговением повторил слова члена Политбюро, ставшие впоследствии крылатыми: «Если бы у вас, друзья, было побольше таких передач, народ бы вам в пояс кланялся». На Октябрьские праздники за «Уголок парторга» Георгия Хабалина наградили орденом Дружбы народов, и это был первый случай на телевидении, когда такого молодого резвуна наградили таким большим орденом. Теперь никакие силы не могли сковырнуть Гошу с экрана.

Ветер перемен, подувший с приходом Горбачева, не застал Гошу Хабалина врасплох. Одним из первых на общем собрании коллектива он вышел на трибуну и дрожащим от противоестественного волнения голосом заявил о своем давнем неприятии коммунистической идеологии и заодно отрекся от своего подлого партийного прошлого. Многие более осторожные коллеги решили, что «Уголок парторга» поспешил и спекся, и, действительно, какое-то время Хабалину пришлось туго. Смутной тенью бродил Гоша по коридорам телекомплекса и если с ним кто-то здоровался, то лишь украдкой. Даже старый гардеробщик дядя Клим, переживший не одно лихолетье, глядел на него, как на прокаженного, и, подавая пальто, отворачивался со слезами на глазах.

Однако жизнь быстро все расставила по своим местам, и не успело «Останкино» прочухаться, как Гоша, бодрый и одухотворенный, снова появился на экране в сокрушительной передаче «Прожектор перестройки».