Зона обетованная

Все, шеф, отрубаюсь. Нутро сообщает: за последние 24 часа перегрузка сверх нормы. Фон своей жизни я обозначил, а теперь кемарнуть не мешает. А то я в настоящий момент как мешком трахнутый. Сажусь на спину и до балдохи полностью отрубаюсь.

Рыжий демонстративно зевнул, подтверждая свое обещание, и, привстав с ящика, на котором сидел, опрокинулся на нары.

Честно говоря, фантазии Валентина Николаевича Кошкина меня не очень заинтересовали. При всей напоказ самокритичности и откровенности буквально с первых слов его рассказа показалось мне явное несоответствие описанных им загадочных событий самому факту того, что он решил их мне рассказать. С другой стороны, попробуй все это так вот с ходу выдумать на пустом месте, если не имелось в заначке чего-то хотя бы приблизительно похожего. Недаром говорят, что убедительная ложь покоится на обязательных кирпичиках правды, подсунутых под самые шаткие места наспех или даже заранее состряпанной версии. Состряпанной, как правило, с какой-то целью. Ложь ради удовольствия соврать – это уже патология. И хотя Рыжего вполне можно было и в этом заподозрить, но что-то мешало мне остановиться на этой версии. Надо будет все-таки попросить его закончить рассказ. Та или иная его концовка вполне может стать лакмусовой бумажкой цели, ради которой затевалось описание, скорее всего, не существовавших событий. Да и кирпичики возможного заинтересовывали. Где-то же он их подобрал для использования.

В тот момент, когда Рыжий прервал свое повествование, спать мне хотелось ничуть не меньше, чем ему. Сказывалась и дурная бессонная ночь, и многотрудный день, и разморяющее временное тепло от быстро дотлевающих в печурке полешек. Надо было бы подбросить оставшуюся невеликую охапку для сбережения тепла хотя бы на лишний час самого крепкого предутреннего сна, но навалившиеся усталость и дрема лишали последних остатков воли. Загасив чадивший фонарь, я забрался в спальник и, уже теряя представление об окружающем, вдруг не столько услышал, сколько почувствовал оборвавшееся ровное посапывание Рыжего.

– Что интересно, шеф, – словно продолжая неоконченный рассказ, сообщил он трезвым и совсем не сонным голосом, – когда много хочется, мало можется.

– Закон тайги? – не открывая глаз, лениво поинтересовался я.

– Закон тайги для придурков вроде нас придумали. Нет в ней никаких таких законов и не было никогда. А начнешь права качать, по полной срок огребешь. Вплоть до вышки.

– Ты это к чему? – разозлился я. Дремы как не бывало. Холодок невнятного предчувствия выскользнул из подсознания, начисто спугнув расслабляющее благодушие последних часов.

– Декан тогда полностью в осадок выпал. На глазах усохнул до самого никого. «Если, – говорит, – они речку заминировали, то нам теперь доски пилить остается. Запросто в жмурики определят, поскольку нам сопротивляться теперь нечем. А было бы чем, то против неизвестно кого не попрешь, на корню подрежешься. Полный шандец нам, мужики. Из козявок в букашки пролезть намылились, а здесь, видать, на таких букашек дусту с запасом приготовили. За крупняком погнались, а попали в девятку».

У меня на такой его пессимизм снова это самое… Накатило, вроде как тогда, когда за золотишком прыгнуть решил… Заявляю, что не согласен с такой постановкой вопроса. Раз в упор приперло, давай решать, как ежика против шерсти рожать. Рубашка согреет, раз шубы не имеется.

Декан и до того меня всерьез не держал, а после такого моего выпендрежа и вовсе в ибанашки зачислил. Даже возражать не стал. Сидит задрыга задрыгой, к смерти готовится. Хриплый, так тот вообще… Полностью затемнился и только икает на всю реку. На том берегу слыхать.

Рыжий неожиданно снова соскочил с нар и принялся заталкивать в печурку оставшиеся полешки. Даже тени усталости и недавнего сна не было в этот момент на его лице.

– Тебе что приснилось-то? – спросил я, поворачиваясь на бок, чтобы лучше видеть несуразную фигуру, присевшую перед печкой. Оживившееся от подброшенных полешек пламя высветило взъерошенную, спутанную шевелюру моей подсобной единицы в интенсивно-рыжий цвет. Я даже хмыкнул, узрев, что данное мною Кошкину прозвище так живописно подтвердилось. И если раньше я еще сомневался в нелепице, которую тот нес уже часа полтора, то с этой минуты каждое его слово я безоговорочно относил к явной брехне, затеянной с непонятной пока для меня целью. То ли запугать меня решил, внушить неуверенность, то ли набивал себе цену, рассказывая о своих «подвигах». Может быть, еще какая-то цель была, но мне уже не хотелось ломать над этим голову. Почти не слушая его дальнейшие разглагольствования, я размышлял о порядке предстоявших назавтра дел – установке приборов, заготовке дров, экскурсии на ближайшую возвышенность, чтобы подробнее ознакомиться с местностью, с которой мне предстояло теперь общаться довольно продолжительное время.

– Не принимаете, значит, всерьез отрывки из моей здешней автобиографии? – с неожиданной тоской поинтересовался Рыжий. – Не в коня корм? А зря. Как бы потом от голода не сдохнуть.