Они прошли по трубе дальше. Поднялись наверх, пересекли бегом улицу, Максим Данилович только и успел, что смахнуть выступившие слезы и несколько раз вдохнуть холодного чистого воздуха, когда пришлось снова спуститься вниз. Татьяна объяснила, что можно было бы пройти и по канализационной системе, но слишком долго. Еще минут через пятнадцать они поднялись по крутой лестнице с металлическими широкими ступеньками и оказались в помещении гаража. Здесь было светло. В косые верхние окна падало солнце.
— Богатый выбор, — сказал Максим Данилович, разглядывая машины. — Они что, на ходу, что ли, все?
— На ходу! — зло сказала Татьяна. — Баки полные. Но ты все-таки проверь. Нам случайности ни к чему. Если заглохнешь посреди улицы, оперативники из тебя сито сделают. Проверь как следует.
Пока он выбрал машину и, тщательно осмотрев ее, залил полный бак, Татьяна вышла наружу и сняла с ворот гаража навесной замок. Ворота она при этом открывать не стала.
— Ты в ней уверен? — носком туфельки неловко стукнув по скату, спросила она. — Не подведет?
— Не подведет!
Судя по всему, выбранный ЗИЛ пробежал за свою жизнь не больше ста километров. Кабина многие годы была плотно закрыта, и в ней удивительным образом сохранился запах новеньких сидений. К переднему стеклу была прилеплена цветная фотокарточка: женщина и двое детишек, а в бардачке Максим Данилович, к своему удовольствию, нашел под кожаными перчатками без пальцев початую пачку папирос «Север».
— Поедем? — довольным голосом спросил он.
— Рано еще… — Она взглянула на свои часики. — Не стоит раньше времени шум поднимать.
Папироса была сильно пересохшей, и дым просто опалил горло. Татьяна забралась в кабину, присела рядом, было видно, как она расслабилась, закрыла глаза, руки упали и разжались.
— Ты давно здесь живешь? — осторожно спросил Максим. — В смысле, в городе?
— Я всегда здесь жила, — не открывая глаз, сказала Татьяна. — Два года до взрыва и три последних недели. Думаешь, я сумасшедшая?
— Думаю, да.
— Правильно думаешь.
Какое-то время они молчали, Максим разглядывал ярко освещенные окна. Стекла были поделены на большие зеленые квадраты. Стекло, заключенное в металлические тонкие рамки, почему-то успокаивало.
— А Тихон, он тоже? — спросил Максим.
— Он нет, совсем другой расклад. Тебе интересно? — Максим кивнул, чуть-чуть опустив небритый подбородок. — Тихон, он же мальчик еще совсем, — сказала Татьяна. — Мы тут его день рождения отметили. Ему двадцать семь. Он здесь давно. В первую неделю приехал, так и остался. После взрыва сюда их много нагнали, студентов-медиков. Комсомольцы, — в голосе ее прозвучала нехорошая нотка, — комсомольцы-добровольцы, хиппи бородатые в желтых очках. Спасали других, и многие получили такие ожоги, что калеками стали…
«Она с ним спит? — зачем-то подумал Максим Данилович. Он глянул на часы и осторожно повернул ключ зажигания. — Или не спит… Он же импотент, наверное… Интересно, почему он здесь остался? — Мотор взревел в тишине, напугав его. Татьяна открыла наконец глаза. Максим Данилович почти перестал замечать, что ее левое ухо изуродовано. — А в общем симпатичная же женщина! — подумал он. — Красивая!»
Машина тронулась с места, покатила. Зашуршали новенькие покрышки. Выходить и открывать ворота показалось лишним, и Максим Данилович просто на малой скорости выдавил зеленые высокие створки. Благо, открывались ворота наружу.
11
Судорожное мигание светофора раздражало его, желтый сигнал ритмично вспыхивал и гас в конце улицы. Как профессионал, Максим Данилович не мог на него не отреагировать, он понимал, что светофор в Припяти — это чистая бутафория, но понимание не спасало. Он никак не мог избавиться от иллюзии, что проезд постоянно открыт.
Притормозив на перекрестке, глянул на Татьяну. Лицо ее было напряжено, скулы заострились, глаза полуприкрыты. Затянулся пересохшей радиоактивной папироской. Навстречу прошел, не сбросив скорости, львовский автобус с окнами, закрытыми свинцовыми щитами, и заваренной задней дверью.
Грузовик сильно тряхнуло на искалеченном гусеницами асфальте. Максим закашлял, поперхнувшись сухим дымом.
— Налево! — прошептала Татьяна. — Останови перед кинотеатром.
Солнце исчезло, стало сумрачно, серо. Пропущенные через большую тучу лучи почти обесцвечивали город вокруг. Взревывая двигателем, машина остановилась.
— Не глуши! — попросила Татьяна.
Высокие двери кинотеатра были приоткрыты. На ступеньках стояли большие картонные коробки из-под телевизоров, шесть штук. Рассыпан какой-то непонятный мусор, валяется светлый женский плащ, и сбоку под афишей что-то круглое, похожее на шляпу. Рассчитанные на неделю и провисевшие девять лет, афиши кинотеатра были похожи на прямоугольные буро-зеленые пятна. Максим Данилович попытался прочесть, но прочесть не получилось.
— Какое было кино? Что здесь шло? — показывая на афишу, спросил он.
Татьяна вслед за ним выскочила из кабины на асфальт.