Зона сна

— Девочки развиваются быстрее мальчиков, а при том воспитании и образовании, которые получала она, тем более. Да… И я вас, простите, забраковал.

— И правильно сделали, Виталий Иванович. — Стас со вкусом выпил пива; Лихачёв внимательно смотрел на него.

— Да, так вот. Я вас видел: обычный мальчишка. Инфантильный, предпочитающий книги реальной жизни, со своею первой влюблённостью, правда, по мнению учителей, на редкость талантливый как художник. Это было в первых числах июня. Сейчас август. Я сижу с вами в шведской пивной и беседую на равных. Что произошло?

— Ну, это как раз легко понять. Вы меня забраковали, а отчим на свой страх и риск повёз в Кремль и познакомил с Антоном Ивановичем. Я ему глянулся, он передал меня на ознакомление Марине, и она не сочла, что я такой уж инфантильный ребёнок. Попробуйте пиво, Виталий Иванович, очень неплохое.

— Да-да. Пиво. По совершенно достоверным данным до июля этого года вы никогда не пили пива, даже его не пробовали. Однако в июле вы неожиданно показали себя исключительным знатоком этого напитка, и рассуждали о способах самостоятельного его приготовления.

«Ай да Жилинский, ай да сукин сын! — с восхищением подумал Стас. — Тэк-с… Но он же мог и о всяком прочем донести?»

— Что ещё сообщил вам наш профессор?

— А, вижу, вы догадались. Сообщил о неожиданно проявившемся умении… ммм… Скажем, грамотно выстраивать отношения с особами противоположного пола. И это я мог наблюдать лично, прямо здесь.

Требовалось быстро решить: продолжать тащиться вслед за полковником, ведущим разговор в нужном ему направлении и прийти неизвестно к каким признаниям или сбить его с темы. Стас выбрал второе. Выпрямился и напыщенно произнёс:

— Вы что имеете в виду, милостивый государь? И вообще, к чему вы клоните? Я, что ли, представляю собой угрозу семье Верховного?

— Я же просил об откровенности, — попенял ему Лихачёв. — А вы вместо этого демонстрируете ещё одно умение: когда вам надо, уводить разговор в сторону.

— Серьёзно? Никогда не обращал внимания. — Стас сбросил маску оскорблённого джентльмена, расхохотался и дружески похлопал полковника по рукаву, — Извините за мистификацию.

— Мими… — задумчиво произнёс полковник. — В Кремле столько красавцев вокруг неё зубами щёлкало, и всем им, говоря образно, перепало по мордасам-с. А вы? Вот что меня поразило-то больше всего… Вы спрашиваете, есть ли от вас угроза семье. Семье — нет, а вот душевному здоровью Марины Антоновны — определённо есть. Женщины некоторых вещей не прощают, знаете ли.

— Знаю. Но я ей ни в чём не клялся, а потому не виновен и не нуждаюсь в прощении.

— О да! Впрочем, сейчас меня интересует иное: наивный мальчик за месяц жизни в деревне превращается в умудрённого опытом мужчину. Это какой-то уникум, так не бывает. Я и хочу понять, что произошло.

Стас опять задумался. Сказать правду нельзя, но и оскорблять хорошего человека ложью незачем. Вспомнился Монтень: «Если я предназначен служить орудием обмана, пусть это будет по крайней мере без моего ведома…» Да, пусть обманывается сам, решил он, и спросил:

— А сами вы что думаете?

— Я всё перебрал. Может, травы какие-нибудь, стимулирующие? Нет там таких трав. Сильное душевное потрясение? Опять же не было такого. Религиозный экстаз? Вы никогда не отличались религиозностью… Потом, эта странная фраза, которую вы сказали капитану Цындяйкину: что вам сорок лет. А? Как понимать?.. Может, гипноз? Это я подробно изучил. Впечатление, что вам передан со стороны опыт взрослого мужчины. Но как это может быть осуществлено практически? Загадка.

— Я там увлёкся реставрацией фресок в храме, — подсказал Стас.

— И что?

— А фрески те создал в незапамятные времена мастер прозвищем Спас, Божий любимец. Он в этом храме и погиб, а было ему аккурат под сорок лет. Об этом целая легенда есть! Обветшали фрески, и тут приехал я, мальчишка, со своим худым талантишком… и… и… ну?

— И на вас снизошло Божье откровение? — с сомнением спросил полковник. — Знаете, Станислав Фёдорович, я человек сугубо реалистический, в такие мифы слабо верю.

— Да я и сам не верю, Виталий Иванович. Но вот вам совершенно реалистический факт: игумен тамошний, Паисий Порфирьевич, верит.

— Во что верит?! В то, что в вас вселился дух того Спаса? Хе-хе! Уж я лучше поверю в гипноз!

— Тоже миф, но давайте на этом и постановим, Однако ищите таинственного гипнотизёра без моего участия.

— Эх, Станислав Фёдорович, не хотите вы быть со мною откровенным…

Полковник стал пить пиво, искоса следя за ним глазами, а Стас чистил свою салаку и, даже не глядя на Лихачёва, думал с грустью: «Сейчас он будет мне мстить».

— У меня для вас неприятная новость, — сочувственно сказал полковник. — Ваша знакомая, Матрёна Ивановна Кормчая, арестована в Вологде.

— Кормчая?!

— Да… Вы что, не знали её фамилии?

«Вот почему её не было в Плоскове, — подумал Стас, — Надо же, она праправнучка Кормчего… Наверняка ведь из-за меня пострадала… »

— За что арестована?

— Формально за нарушение паспортного режима. На самом деле в ответ на арест капитана Цындяйкина.

— Не понимаю.