– Ну и вот… Пока я возилась, он как врежет, у меня искры из глаз… И я ударила и нажала кнопку… само собой как-то… Я ростом ниже, так прямо в грудь. Один раз только, он зашатался, повернулся и упал…
Я наконец подняла глаза. Такое я видела впервые: сплошной синяк. Багровый с переливами синяк на всё Никино лицо. Один глаз заплыл, у второго опухло веко. Вокруг губ засохла кровь. И как-то неестественно изогнулся нос; ведь
– Боже мой…
– Что, хороша? – Ника бросила нож на подоконник, и он упал с плоским звуком.
Совершенно противоестественная радость толкнулась мне в грудь: как хорошо, что у неё сейчас такое лицо; с таким лицом не посадят. Её оправдают. Ведь это была самозащита. Должны оправдать…
– Ну, наконец-то мне стало легче! – ни с того ни с сего выдохнула Ника. Посмотрела на меня – я не поняла, что выражает её разбитое лицо. Подумала: она не в себе, неизвестно, что с ней будет дальше… На тяжёлых ногах прошла к тумбочке и набрала номер дежурной:
– Девушка, срочно вызовите врача в номер. И полицию. Здесь… мёртвый человек.
– Тебя оправдают, – сказала я Нике. – Ты только выдержи всё это. Только держись, слышишь?
– Николай считал меня своей, – заговорила Ника. – Своей собственностью. А я думала, что такое сумасшедшее чувство, которое у меня к Арсению, – оно само по себе гарант взаимности, оно такое большое, красивое… Что все вокруг должны это видеть и понимать…
Я смотрела на неё и чувствовала, что мне, наверное, вот-вот понадобится нашатырный спирт.
Наконец, Ника замолчала. Её изуродованное лицо вдруг дрогнуло, и я поняла, что она плачет.
– Но
За дверью послышался топот ног.
«Ещё немного», – приказала я себе. И тут же почувствовала, что теряю сознание.
О том, что одна из постоялиц гостиницы убила мужа, знали немногие и говорили с оглядкой. Полиция и «скорая» приехали быстро. Следом за ними примчались машины администрации области. Они сразу собрали персонал гостиницы и взяли с каждого расписку о неразглашении информации, касающейся Ники Голубевой и её мужа Николая Уголькова, до дня окончания фестиваля. Меня тоже заставили подписать, под страхом судебного преследования велев сказать всем, кто спросит, что Ника и Николай ночью уехали. Я была уверена, что это незаконно, но подпись поставила. Нику и тело Николая увезли ночью. В шесть утра сурового вида горничная уже мыла пол в Никином номере.
– Для чего молчать? – хмуро спросила она меня.
– Чтобы не сорвать праздник. Чтобы не было скандала.
Она подумала и кивнула сама себе, продолжая тереть шваброй пол.
– Никогда у нас такого не было, – сообщила она через минуту. – Они плохо жили?
– Да. Очень плохо.
– Детки у них есть?
– Нет. Детей нет.
– Вот в этом-то всё и дело, – сказала она. – Были бы дети, жили бы лучше.
– Не знаю.
– Или надо было разводиться, – продолжала она. – Развод, если вовремя разойтись, жизнь, может, спасает.
– Вы замужем? – спросила я.
– Почти тридцать лет. У меня муж тихий, работящий. Запойный, правда. Пьёт в полгода раз. Купит водки и уходит к матери. Там неделю пьёт. Потом домой притаскивается. Я тогда беру сковородку и трескаю его по лбу. Он валится и спит. Проспится, потом ещё полгода не пьёт. Работает, домом занимается. Скотиной, двором.
– Сковородкой… А если убьёте?
– Я силу соизмеряю, за столько-то лет. Самый лучший опохмелин – это сковородка. Мозги хорошо вправляет. А это что – ножом? Он буйный был у неё, что ли?
– Буйный.
– Вот и не выдержала женщина.
– Она защищалась.
– Это называется: отдохнули. Погуляли на фестивале.
Она покачала головой и прошла мимо меня выливать воду. Когда вернулась, за ней шла девушка. Она покосилась на меня:
– Мам…
– Вечером поговорим, – отрезала горничная. – Иди отсюда, нечего тебе здесь делать. И без тебя…
Девушка закусила губу, посмотрела на меня наливающимися слезами глазами и быстро вышла из номера.
– Прибежала… – проворчала горничная. – Вот, видите, надумала гулять с парнем… Хорошо ещё, он живёт не здесь, в соседней деревне. Так просится туда.
– Это ваша дочь?
– Самая младшая, у меня их трое. Самая младшая и самая проблемная. Те – девчонки как девчонки, серьёзные, а у этой – одна гулянка и в голове сквозняк.
– Ничего, повзрослеет.
– Если раньше в подоле не принесёт…
Я повернулась и пошла к себе.
События ночи не укладывались в моей голове. Словно в ледоход, они шли огромными глыбами, налетая друг на друга, скапливаясь, голова трещала и раскалывалась от непомерной тяжести, так, что хотелось отстегнуть её и положить рядом. Я чувствовала, что мне просто необходимо каким-нибудь образом расслабиться, отключиться хотя бы ненадолго.