Зоология и моя жизнь в ней

Я склонен объяснять все это, утверждая, что органическая эволюция есть, прежде всего, имманентный процесс увеличения разнообразия. Примерно в таком смысле еще до Дарвина, в 1852 г. высказывался в своих публичных лекциях профессор Московского университета Карл Францевич Рулье[333]. Он говорил о «законе нарастания разнообразия»: «…чем ближе к первоначальному времени появления существ, тем менее разнообразия, тем всевозможные существа сходнее между собой… Развитие есть постепенное выделение разнообразия и противоположностей» (курсив мой. – Е.П.). Позже ученому стали ставить в заслугу то, что он, подобно Дарвину, полагал, будто «разнообразие живой природы растет потому, что развитие ее идет… и в разных условиях», игнорируя часть цитаты, которую я заменил многоточием: «в разных направлениях» Мне кажется, что прозрение Рулье состояло как раз в том, что он считал нарастание многообразия процессом самопроизвольным, внутренне присущим органическому миру. На это указывает то, что он поставил на первое место словосочетание «в разных направлениях» и лишь на второе – «в разных условиях».

Любопытно в этой связи процитировать следующее замечание энтомолога В. Коннера, изучавшего эволюцию акустического поведения у ночных бабочек: «Совки ведут себя как типичные оппортунисты, эксплуатируя [в общении друг с другом] ранее существовавшие сенсорные системы»[334]. В книге я комментирую эти слова так: «Высказанную мысль следует расширить, сказав, что системы генерации акустических сигналов во всех рассмотренных мной группах животных формируются автоматически (по принципу самоорганизации и саморазвития систем) на базе тех кардинальных особенностей морфологии и физиологии данного вида, которые обеспечивают каждой особи саму возможность выживания. Здесь, если иметь в виду позвоночных, следует назвать прежде всего особенности систем дыхания, а у птиц, к тому же, способность к активному полету. Можно думать, что именно высокая подвижность птиц способствовала формированию у них акустических систем с дальним радиусом действия».

Когда мы рассматриваем различия в сигнальных системах близких видов, становится очевидным, что ни один из наблюдаемых вариантов не имеет каких-либо явных преимуществ над другими. Трудно подобрать рациональное объяснение причин того, что щегол, например, поет нечто вроде «стиглит стиглит пикельнит пикельнит киклейя» (так передает эти звуки А. Брэм), а род ственная ему чечевица[335] – «витю видел?». Не остается ничего другого, как объяснить такое расхождение результатом случайного хода событий.

О языке людей

Этой теме посвящена последняя глава книги. Она начинается с экскурса в мир социальных насекомых, где процветание общин численностью до миллионов особей зиждется на созидании ими самими условий, обеспечивающих выживание многих преемственных поколений. Натуралисты прошлого были склонны предполагать, что коллективная деятельность пчел, муравьев и термитов имеет много общего с тем, что мы видим в человеческом обществе.

Однако позже французский энтомолог П. Грассе, изучая поведение нескольких видов термитов при их строительной деятельности в условиях эксперимента, установил, что каждая особь занята лишь своим делом и нисколько не интересуется тем, что в данный момент делают остальные. Этому едва ли следует удивляться уже и потому, что эти насекомые полностью лишены зрения, работают в полной темноте и могут ориентироваться, полагаясь лишь на тактильные и химические стимулы.

Ученый писал: «Координация в решении задачи и регулирование деятельности в целом не зависит напрямую от того, что делают рабочие особи, но определяются самой создаваемой конструкцией. Не рабочие управляют своими действиями, но характер их акций детерминирован самими ее результатами. Это особая форма стимуляции, которую я называю стигмергией[336], что значит “стимулирование продуктом деятельности”» (курсив мой. – Е.П.).

Когда же мы знакомимся с результатами практической деятельности гоминид, которые уже более 2.5 миллионов лет назад научились изготовлять каменные орудия и пользоваться ими при выполнении самых разных задач житейского характера, становится понятным, что их коллективная деятельность не могла основываться на механизмах типа стигмергии, работающих в общинах социальных насекомых.

Чем шире и разнообразнее становилась сфера потребностей в защите от агрессивной внешней среды, а также в организации быта, способного обеспечить благоприятный социальный климат внутри коллектива и материальную базу его существования, тем насущнее оказывалась потребность обмениваться мыслями о происходящем вокруг.