Зоология и моя жизнь в ней

Оказалось, что ходатайства от московского академического института, которое я предъявил директору заповедника, недостаточно, чтобы разрешить нам работать на его территории. Пришлось посылать запрос в Алма-Ату (тогдашняя столица Казахской Советской Социалистической Республики), положительный ответ на которой пришел только дней через пять. Терять драгоценное время дальше было недопустимо, и мы решили ехать своим ходом, не дожидаясь приезда киногруппы.

Отправились в путь впятером – в тесноте, да не в обиде. Рыбаков за рулем, Лариса Зыкова, Галя, я и, в качестве проводника, работник заповедника, орнитолог Николай Николаевич Андрусенко. На Тенгизе был поставлен вагончик, в котором он с женой Натальей ежегодно проводил весь полевой сезон, с весны до осени. Настроение при выезде у всех было радужное: «Наконец-то!». Но нам, москвичам, невдомек было, что же такое настоящий солончак. Впрочем, печальный опыт пришел довольно скоро. Километров через десять, при попытке форсировать небольшой ручеек, вполне невинный на вид, машина села по самые ступицы.

Вот здесь-то и выяснилось, насколько коварна мокрая соленая глина. Копать ее лопатой невозможно. Когда вы погружаете в такой грунт полотно инструмента всего лишь два-три раза, оно превращается в шар, на который продолжают налипать новые слои тяжелой глины. Лопата мигом становится неподъемной и настолько бесполезной, что единственный верный шаг – отбросить ее в сторону и забыть о ней. Но здесь есть риск распрощаться с инструментом навсегда. Когда пять человек беспорядочно топчутся вокруг машины, увязшей в солончаке, кто-то может ненароком наступить на лопату, и не один раз. Тогда уже придется затратить дополнительные усилия на то, что бы просто распознать искомое в бесформенном длинном куске глины с шарообразным расширением на конце, а затем – вызволить его из сплошной клейкой массы. Этот клей агрессивно протискивается в любую самую узкую щель, быстро расширяя ее. И если долго топтаться по такому субстрату в кирзовых сапогах, от них постепенно начинают отрываться подошвы.

Итак, ЛУАЗ пришлось откапывать руками. Когда, наконец, спустя часа полтора или два, над поверхностью солончака стали видны колеса, они, как и полотно лопаты, имели идеальную шарообразную форму. В итоге стало ясно, что сами мы отсюда не выедем. Как говорил про ЛУАЗ Галиченко: «Это вездеход, но хорошо, если бы он был и всегдаход…» Каким-то чудом в окрестностях удалось найти трактор, который уже ближе к закату вытащил нас на асфальтированную дорогу. Было решено дальше не испытывать судьбу, возвращаться в Кургальджино и там дожидаться того момента, когда киношники смогут арендовать более проходимое транспортное средство. Решение было единственно верным, поскольку, как мы увидим дальше, вознамерившись двигаться в сторону Тенгиза самостоятельно, мы столкнулись бы с абсолютно непреодолимыми преградами. Даже те, которые нам не удалось преодолеть, выглядели, по сравнению с ними попросту пустяковыми.

Через день после нашего бесславного возращения, 2 мая, экспедиция располагала уже весьма солидным средством передвижения. Это был Урал 375Д, военная трехосная машина, рядом с которой наш ЛУАЗ выглядел сущим карликом. Сравните габариты: 7.4 и 3.4 м в длину, соответственно. Примерно километров за десять до места назначения нашим взглядам предстал разлив, противоположного берега которого не было видно. Урал взял ЛУАЗ на буксир, и мы поехали, точнее было бы сказать – поплыли. Ширина колеи машины, идущей впереди, составляла 2 м, а той, которую вел Рыбаков – на 70 см уже. Поэтому колеса одной стороны ЛУАЗа шли точно по одной из колей Урала, а два других – по возвышению между его колеями. В результате наш автомобиль двигался, наклонившись на бок под таким углом, что положение временами становилось угрожающим. Я в такие моменты советовал Ларисе быть готовой к эвакуации. Благо, глубина воды не превышала сантиметров семидесяти. А это значит, что вода едва не достигала нижней кромки лобового стекла, а в салоне машины доходила почти до колен. «Ну, вот, – думал я, – и конец моему новому вездеходу!».

Впрочем, пессимизм оказался напрасным. Мы выехали на сушу, развели костер, попили чайку и высушились. Когда примерно через час настало время ехать дальше, фары были еще наполовину заполнены водой, мотор, к всеобщему удивлению и моему ликованию, завелся как ни в чем не бывало. Вскоре машина вообще взяла реванш. Один из мокрых солончаков на конечном отрезке пути легкий ЛУАЗ успешно миновал, а Урал, весом немногим менее тонны, сел и оставался здесь еще около суток, пока его не вытащил трактор. Рыбаков поехал дальше, а мы с Ларисой, чтобы предельно облегчить машину, последние два километра прошли пешком.

Хохотуны и хохотуньи на острове Смеха