Помимо перечисленного, Зорге договорился о работе в качестве внештатного корреспондента еще в нескольких немецких изданиях: «Франкфуртер цайтунг», «Берлинер бёрзен-курир», «Дойче фольксвирт», «Мюнхнер иллюстрирте прессе», в голландских «Хот фатерлянд» и «Алхемейн ханделсблад». Все это разительно отличалось от обычного в то время процесса получения «сапога», то есть липовых документов прикрытия сотрудниками советской разведки, и который прошел сам Зорге, отъезжая в Китай в 1929 году. Причем отличия эти были исключительно тесно связаны именно с личностью Зорге, его профессиональными возможностями и интересами как журналиста и политолога, и инициированы им самим. 3 июля 1933 года он сообщал в Центр: «…в теперешний мой приезд в Берлин я имел большой успех. Я имею две крепкие связи с очень важными германскими газетами. Одна из них совершенно официально закреплена письменными заявлениями и формулировками. Другая газета заключила со мной, как это обычно ведется, джентльменское соглашение, на основании которого я, не имея особых официальных удостоверений от этой газеты, могу в любом учреждении ссылаться на нее и заключенное соглашение… Это означает, что в этой стране (Японии. –
Кроме Германии, Зорге, готовясь к отплытию в Америку, побывал в Швейцарии, Голландии и Франции, где особых успехов в легализации не добился (за исключением достижения договоренностей с упомянутыми изданиями), но, по некоторым данным, еще раз встретился с коллегой из Центра, профессиональным японоведом Владимиром Михайловичем Константиновым, который в Москве консультировал «Рамзая» по вопросам пребывания в Японии (жена Константинова также работала в Четвертом управлении и была японоведом), а затем помогал разведчику контактировать с Екатериной Максимовой[289]
. В связи с этим в письме в Москву Зорге напоминал: «Прошу помочь мне в следующем личном деле: с этих пор я буду иногда посылать официальной почтой письма А. К. (так в документе. Следует читать: Е. А. (Екатерине Александровне). –В Германии Зорге встретился и со своим радистом Бруно Виндтом («Бернгардтом»), приехавшим из Москвы и тоже занимавшимся вопросами легализации для последующей работы в Токио, но не с использованием личных связей, а при помощи резидентур. Известно, что Зорге беспокоился о том, как идут дела у «Бернгардта», и, возможно, понял, что работать с этим радистом ему будет трудно. Во всяком случае, уже тогда он поднял вопрос о направлении в Токио хорошо знакомого ему Йозефа Вейнгарта: «Подумайте, пожалуйста, о Зеппеле и его позднейшем использовании у меня. При этом обратите внимание на его переезд и, в особенности, переезд его жены, ибо тут в случае чего может легко возникнуть какая-нибудь неприятность. Здесь нужно обязательно принимать во внимание индивидуальные качества. Позаботьтесь также хорошенько о А. С. (Агнес Смедли. –
Наконец, в июне Зорге встретился с новым шанхайским резидентом Яковом Брониным. Благодаря опубликованным в 1964 году воспоминаниям последнего, описание той встречи вошло едва ли не во все книги о «Рамзае». Вот оно: «Точность была для нас абсолютным законом. Когда я подошел ровно в назначенное время, Зорге уже был на месте, он сидел за одним из столиков на открытой просторной террасе кафе. Посетителей было всего несколько человек.
Я сразу узнал Рихарда по сообщенным мне данным и приметам, подошел к нему, широко улыбаясь. Скучающему официанту должно было показаться, что это встретились старые друзья. И действительно, мы ими вскоре себя и почувствовали.
Обстановка нелегальной работы за рубежом связывала нас особой товарищеской близостью. Думается, что она сродни тому боевому товариществу, которое объединяло людей на фронте. Это то же “чувство локтя”, которое сплачивало всех, кто разными методами и средствами боролся против одного и того же врага – против фашистской гадины, за Советскую Родину, за социализм.
Рихард Зорге был стройным, статным, представительным человеком, выше среднего роста.