Зорге

После вторичной женитьбы Вукелича Зорге перестал приходить к нему домой, хотя раньше его посещали не только Клаузен, но и сам резидент, и даже Мияги[650]. У Ямадзаки (Ямасаки) Ёсико в городе было слишком много японских знакомых, которые могли заинтересоваться иностранцами, бывающими в гостях у интернациональной четы. Неприятные вопросы могла задать и сама новобрачная (молодожены венчались в начале 1940 года в Никорай-до, но Зорге на свадьбу приглашен не был), которая, в отличие от бывшей жены, долгое время не знала о разведывательной работе Бранко, будучи искренне уверена, что она замужем просто за французским журналистом. Тем более что работы у мужа с каждым месяцем прибавлялось. Впоследствии Зорге рассказал о ней следователям: «У Вукелича было две задачи. Одна касалась технической стороны нашей деятельности, другая заключалась в сборе информации.

Самым важным источником его сведений было информационное агентство “Домэй”. По работе он бывал там каждый день и поэтому мог легко заполучить разнообразную информацию, как опубликованную, так и неопубликованную. Кроме того, он мог узнавать скрытые политические нюансы непосредственно в агентстве “Домэй” и его отделах. Информация, получаемая оттуда, была чисто политической, а некоторая просто отражала политическую атмосферу. Поэтому в принципе важной информации оттуда не поступало, но она была значимой и интересной как дополнение к огромному количеству сведений, полученных моей группой по другим каналам. Это впечатление особенно укрепилось после докладов Вукелича об атмосфере в агентстве в связи со Второй мировой войной и настроениях, связанных с развязыванием войны Германии с СССР. Агентство “Домэй” совершенно не было прогерманским, и такая позиция отражала чувства большинства японцев»[651].

Таким образом, как журналист Вукелич выступал в качестве своеобразного противовеса или, как иногда говорят в этой среде, «ведра холодной воды» для «Рамзая». Очевидно, что взгляд на внутреннюю и внешнюю политику Японии, формируемый у Зорге в результате общения с германскими дипломатами и даже с Одзаки и Мияги, был бы несколько однобоким, местным, недостаточно глобальным, чтобы служить основой для действительно серьезного анализа ситуации. Слегка либеральное, если так можно выразиться, агентство «Домэй» пыталось иметь в Японии свое особое мнение по любому поводу, и тесно общающийся с тамошними журналистами, к тому же говорящий по-японски Вукелич оказался неожиданно важным звеном группы, помогая резиденту формировать более взвешенную картину мира. Нельзя забывать и о том, что эту же функцию он выполнял и как корреспондент французского агентства «Гавас» (вплоть до захвата Гитлером Франции): Бранко, по выражению Зорге, давал информацию, «отражающую общую атмосферу событий», в том числе по важнейшему для группы вопросу о направлении японского удара в Индокитай – традиционную сферу жизненных интересов Японии.

Помимо «Домэй цусин» Вукелич завел интересные знакомства в третьей влиятельной газете Японии (после «Иомиури» и «Асахи», в которой служил Одзаки) – «Майнити». Как европейский, более того, французский журналист, он не только имел право, но и, поддерживая свое реноме как представителя «свободно мыслящей прессы», открыто дискутировал с японскими коллегами, прежде всего по вопросу войны в Европе. Нетрудно догадаться, что в этих свободных обменах мнениями Вукелич придерживался точки зрения, выработанной по согласованию с Зорге (тот подтвердил это на следствии) и основанной на аккуратном предостережении японской стороны от недооценки мощности Красной армии и Советского Союза в целом. Бранко внушал японским коллегам, что «худой мир лучше доброй ссоры», тоже в каком-то смысле формируя «агентов влияния» среди представителей «четвертой власти» Японии. Краткосрочные, но кровопролитные военные столкновения с СССР в конце 1930-х годов подтверждали правоту слов Вукелича, и японские журналисты, традиционно настроенные к действиям власти более скептично, чем их аудитория, высоко ценили мнение своего собрата по перу. «Бранко, – вспоминал Зорге, – говорил также о необходимости сближения между Японией и Советским Союзом, поскольку политика США в отношении Японии постепенно становилась все более жесткой. Думается также, что он, обыгрывая вероломное нарушение Германией пакта с СССР и желание быстро его проглотить, стремился показать, насколько эгоистичным и необязательным было отношение нацистов к обязанностям, предусмотренным договором. И, наконец, он постоянно указывал на существование японо-советского пакта о нейтралитете и по меньшей мере создавал атмосферу оппозиции к его отмене».