Зорич

Уложились, как и предсказал Александр, в две поездки. Разложив вещи, успели до темноты отметить символическое новоселье, распив пару бутылочек вина. За столом зашёл разговор о соседях. Гертруда сказала то немногое, что знала о них. Слева от входа давала о себе знать какая-то злющая баба, заглушающая визгливо фальцетом робкое бормотание жертвенного агнца — забитого донельзя мужа, которого Гертруде как-то не повезло встретить однажды. Рабски раскланявшись, тот юркнул, закрывшись калиткой, напомнив Гертруде полюбившуюся всем женщинам с незапамятных времён серую мышь. Стерев неприятное воспоминание гримасой, сказала, что сосед справа по улице — упитанный добропорядочный бюргер, ходит с женою по праздникам в единственную в городе кирху. Встречая изредка на тротуаре у дома, раздевал её украдкой похотливым взглядом, пряча воровские глаза от скалившей в фальшивой улыбке лошадиные зубы, тощей, как сушёная вобла, жены, которая в темпе проскакивала мимо, дёргая за рукав задержавшегося мужа. Рассказывая это, непосредственная Гертруда закатилась неудержимым смехом до слёз, всхлипывая, вытирая маленькими ладошками глаза, и никак не могла остановиться. Смеялись, переглядываясь, Анна и Александр, даже сдержанный есаул очень экономно, уголком рта, издавал звуки, слегка похожие на смех, чем вызвал новый взрыв хохота. Отсмеявшись, попили чайку и, расцеловавшись, пожелав покойной ночи, расстались, довольные друг другом и вечером.

Следующим днём Анна с приданной в помощь молодой девушкой Марусей перетаскивала мебель с места на место, пытаясь создать максимум удобств, сообразуясь с собственным вкусом. Есаул же, лёжа на диване, прикрыв лицо газетой, симулировал сон, пытаясь тем самым ввести в заблуждение неугомонного сына, который с раннего утра не давал ему покоя.

Так прошёл весь день, а ближе к вечеру нанёс визит Исидор Игнатьевич, да не один, а, к удивлению Зорича, на пару с Семёном Ивановичем Шалыгиным — дотошным сыщиком, лучшим своим агентом. Евгений Иванович уединился с ними за столом на уютной веранде, довольный возможностью передохнуть от настойчивых поползновений Димки. Пока разговор крутился вокруг обычных в таких случаях тем: о здоровье, о том, как устроились на новом месте, о новостях по службе и прочем ритуальном, — Зорич терпеливо ждал, когда Корф перейдёт от этой рутины к главному — цели своего посещения. Он слегка насторожился, когда Корф поинтересовался его соседями, и вкратце пересказал сообщённое Гертрудой. И удивился словам Корфа о том, что у него есть ещё один сосед за садом, что его фамилия Зотов, Фёдор Павлович. Известно, что он по меньшей мере совладелец рудника «Отрадный», крупный золотопромышленник. Узнал есаул и о том, что неделю назад в кабаке рабочий рудника проговорился, что, мол, золото после нападения не было увезено куда-то, а спокойно лежало себе рядышком где-то в отвалах рудника. И это в то время, когда были перекрыты все дороги, когда была задействована даже армия.

— Так вот, Евгений Иванович, сразу после этого известия у следствия появилась новая, очень перспективная версия…

Исидор Игнатьевич очень строго поглядел в глаза есаула и назидательно поднял вверх палец:

— Не вдаваясь в детали, скажу: взяты под наблюдение новые персонажи, и в их числе господин Зотов. Так-то вот, Евгений Иванович! В глубине вашего сада, говорю «вашего» — вы понимаете почему, — уточнил Корф, — у забора с Зотовым есть летний домик.

«Какая осведомлённость, — подумал есаул, но промолчал. — Корф есть Корф».

— Оттуда очень удобно наблюдать за домом Зотова, там деревьев нет — английский газон. Надеюсь, вы не будете возражать против присутствия в домике нашего уважаемого Семёна Ивановича. Вы знаете, он человек деликатный и не причинит вам каких-либо неудобств».

При этих словах, заметил есаул, Семён Иванович слегка поклонился с ироничной ухмылкой на плутоватом лице.

— Да ради бога! — согласился Зорич.

— Ну и славно! — подхватил Корф. — Ну а что касается бытовых мелочей, вы их оговорите сами, — закончил Корф.

Евгений Иванович открыл глаза. Не разбуженный сознанием взгляд метнулся к светлому пятну на потолке и потерялся в нём. Мыслей не было вовсе. Была лишь музыка.

Дивная, будто из другого бытия, навевающая сладкую грусть и чувства безнадёжности, а потом, когда проснулся разум, есаул тряхнул головой и застыдился собственной слабости: «Что это на меня нашло? Это же из особняка Зотова. Это же „Сказки Венского леса“». Но из очарованных глубин, из далёкого прошлого метнулись роем воспоминания, которые жили в нём сладостной болью. И вспомнился ему громадный зал в ослепительном море света, множество счастливых, улыбающихся лиц, богатые наряды в блеске драгоценных камней и Штраус. Тогда он впервые увидел Диану и покорился ей. Боже, как он был наивен тогда и счастлив — и как он проклинал потом этот день. День, который определил его дальнейшую судьбу.