Зорич

Сидели горестно, выпивали, закусывали. Вспомнили про малышей, когда тишина напомнила. Пошли искать. И тоску перебивая, улыбнулись скупо: на ковре, раскинувшись вольно, утомлённые игрой Димка и щенок, уткнувшись головами друг в друга, посапывали дружно. Нагнувшись, есаул тихонько взял сына на руки. Потревоженный щенок вытянул длинные не по росту лапы, широко разинув пасть, зевнул, показав чёрное нёбо.

— Посмотри, есаул, — ткнул пальцем Фрол. — Добрый пёс будет. Верная примета.

— Спасибо за подарок! — улыбнулся Зорич. — Верный друг будет Димке.

— Уж это — как бог свят! — расправил усы довольный казак.

Уложив малыша на кровать, вернулись на кухню.

— Идтить надо, Евгений Иванович. Ядвигу обрадую, а то тревожилась, а вдруг её щенок не ко двору придётся.

— Ну давай тогда на посошок, раз так! Кстати, откуда она такого породистого взяла?

Есаул наполнил стопки.

— Так это ж она через свою подругу на пилораме выпросила! Той не отказали — у ней с сыном хозяина дела какие-то.

Зорич задумался.

— Послушай, Фрол Иванович, знаешь ведь, те с пилорамы не лыком шиты! Скажи Ядвиге, чтобы осторожнее была с подругой своей. А то не дай бог… Те ребята отчаянные. В игре деньги большие. В случае чего они на всё пойдут…

— Да што ты, ваше благородие! — встревожился казак. — Да разве ж я не понимаю! Но Ядвиге скажу. Ей-богу, скажу, чтоб язык держала за зубами! Ох ты, господи!

Фрол опрокинул стопку в рот. Сморщился. Забыв закусить, попрощался и заторопился к выходу.

Ближе к вечеру явился Грюнберг. Сопровождаемый Аннушкой, прошествовал в гостиную. Положив кофр на табурет, поздоровался за руку с Зоричем, сделав пальцы рогами, поиграл в «козу» с Димкой. Тот, набычившись, шутки не понял, но конфетку в яркой обёртке взять не отказался.

— Как вы себя чувствуете? Как ваши раны, Евгений Иванович?

Есаул молча скривил губы.

— Понятно. Я и не сомневался. Всем бы ваше здоровье, дорогой! Позвольте осмотреть вас.

Грюнберг щёлкнул замком кофра. Когда Анна за руку с сыном вышла из комнаты, Грюнберг помог Зоричу снять халат, близоруко прищурившись, осмотрел раны, довольно хмыкнул и, смазав какой-то дурно пахнущей жидкостью из небольшой склянки, проговорил с иронией:

— На этот раз, уважаемый, нужды в моих услугах больше нет, но я попросил бы вас, дорогой Евгений Иванович, ограничить свой боевой пыл этими ранами!

— Как получится, дорогой Абрам Евгеньевич, как получится.

— Ну да, — согласился Грюнберг и, пожав руку на прощание, пошёл к выходу. В вестибюле на молчаливый взгляд Анны он кивнул головой, сказав: — Он здоров.

И — что его дёрнуло — протянул руку погладить по голове молчаливого пёсика, а тот, не поняв намерения Абрама Евгеньевича, хватил зубами его пухлый, дурно пахнущий палец. На истошный вопль Грюнберга, накинув халат, выскочил Евгений Иванович, а из кухни появилась, вытирая руки о фартук, напуганная Маруся. Но всё обошлось. Укус оказался небольшим, и Евгению Ивановичу стоило немалого труда удержаться от смеха, глядя, как, плаксиво вытянув губы, Абрам Евгеньевич терзался, пока Аннушка мазала йодом и бинтовала пострадавший палец. «Что это он? — удивился есаул и подумал: — Наверное, крови боится». За столом пострадавшего Грюнберга опекали все, он очень скоро понял это, и по его поведению чувствовалось, что он доволен очень. Совсем затемно вышли провожать набравшегося Абрама Евгеньевича, оставив Димку дома на попечении Маруси. Прогулялись под зажёгшимися фонарями улицей, дошли до перекрёстка, где помогли смешливому парню загрузить отяжелевшего Грюнберга в пролётку. Пожелав ему покойной ночи, вернулись к дому.

Назавтра необычно рано явился Александр. Как всегда, с корзинкой сладостей. Свернув, он поставил в угол мокрый зонт. Поминая нелестно погоду, повесил на крючок шляпу и макинтош, с которого натекла лужица, и, чертыхаясь, стянул с ног заляпанные грязью калоши. Оставшись в щегольских двухцветных штиблетах, вошёл в гостиную. Подхватив на руки кинувшегося к нему Димку, трижды подкинул визжащего от восторга к потолку. Поставив его на пол, сгрёб ладонями рычащего щенка, покрутил его в руках, рассматривая, и спросил удивлённо:

— Это ещё что за Трезорка?! А пёсик-то, Евген, не худородный! Откуда он взялся здесь?

— С польских хуторов он, брат. Подарок от Ядвиги, близкой женщины Фрола. Видел я похожих во время похода в Персию. Там они были ростом чуть не с телёнка, с отрубленными хвостами и подрезанными ушами. Пастушьи собаки, волкодавы, а как он добрался так далеко на север, об этом надо наших казачков спросить. Захватили, должно быть, с собой как память. Присаживайся, Александр, согреемся чем-нибудь, чайку попьём. Погода, чтоб её, совсем осенняя.