Зорич

К ночи затянуло небо тучами. Задуло, завьюжило. Замахали деревья ветками. Ветер порывами застучал в стекло. Залепил окно снежными хлопьями. В трубе загудело жалостно, всхлипами. А в избушке — тепло. Дядя Федя и Антон поделились уже частными соображениями о бытовой слагаемой жизни. И перешли к обсуждению философского смысла бытия. Утомив мозги, расслаблялись песнями. Дядя Федя мощным баритоном потрясал стены жилища походными казачьими песнями, отбивая такт по столу толстенными пальцами с копытоподобными ногтями.

Антон после нескольких попыток самоутвердиться в пении понял, что, не обладая куражом дяди Феди, он только путается под ногами, и умолк застенчиво.

Другое дело — Ярый! Проживая жизнь в одиночестве на подстилке за печкой, не зная здесь никого, кроме хозяина, попав в компанию, он сначала, положив морду на вытянутые лапы, умными глазами смотрел на «это». Когда же дядя Федя вошёл в раж, что-то случилось с ним непонятное. Влекомый какой-то силой, он подошёл к столу и, задрав морду кверху, стал подвывать жалобно. Когда он не попал в мелодию, дядя Федя покосился на него, и, восприняв всё как должное, он, не прерываясь, потрепал Ярого по ушам и продолжил пение.

А за окном ветер хлестал дождём пополам со снегом. Гнул к земле верхушки деревьев, ломая ветви. К утру умолкли все: и ветер, и дядя Федя. Антон, свернувшись калачиком, улёгся, не раздеваясь, на кровать. Дядя Федя, подстелив куртку, положив голову на тюк и обняв прижавшегося к нему Ярого, улёгся на полу.

* * *

— Дядя Федь, — Антон сидел на табуретке, положив лыжу на колени, раздумывал, чем заменить крепёжный ремешок. Дядя Федя, держа в руке кусок вяленого мяса, сидел по другую сторону стола. Подносил его к носу терпеливого Ярого и быстро убирал руку назад. Ярый клацал зубами в воздухе, а дядя Федя, совсем по-детски, заливался смехом. Похоже, игра нравилась обоим.

— Так как, дядь Федь, а, дядь Федь?

— Чего тебе? — отвлёкся заигравшийся дядя Федя.

И тут же заорал истошно. Затряс пальцами, разглядывая.

— Дядь Федь, до крови?

— Да вроде нет, да всё равно! Вот псина паршивая!

Ярый, держа в зубах добычу, лёг на своё место у печки и, искоса поглядывая на дядю Федю, вмиг расправился с нею. Положил голову на вытянутые лапы, уставился, не мигая, на него. Похоже, ждал продолжения.

— Дядь Федь!

— Тьфу! Чего ты всё трындишь да трындишь? Надо-то тебе чо?

— Пойдёшь со мной на кабана?

— Да, пойду! А што? А когда?

— Ну сегодня поздно уже. Да вот, лыжу сделаю, а завтра — прямо с утра!

— Ну и ладно! Чего там?!

* * *

Вышли утром. Розовый восход окрасил небо. Подморозило. Под лыжами тихонько поскрипывал сухой снег. Колючий ветер хватал за щёки. Десяток вёрст до болот, чуть вниз, отмахали быстро.

— Дядь Федь, — показал палкой Антон, — видишь, вон там, чуть вправо, лесок? А ниже, где камышины и кусты, там и кабаны. Пойдём вон той ложбиной. Ветер прямо к нам — подойдём близко. Но всё равно тихо надо.

Подобрались близко. Запахло болотом, тухлятиной даже. И тут тишина взорвалась. Громкий рык какого-то зверя перекрыл визг истошный. Стадо свиней, с треском ломая камыши, кинулось врассыпную. Успели заметить какое-то жёлтое пятно, прежде чем стадо скрылось в мелком березняке.

— Дядя Федя! — завопил Антон. — Тигр! Ведь это тигр!

— Когда я был маленький, — прервал молчание Антон, когда, обескураженные неудачной охотой, они возвращались домой, — отец рассказал мне историю, которая случилась с человеком из нашего села. Дома расскажу. Не сейчас.

Ближе к вечеру затопили на ночь печь, сели напротив, открыв дверцу. Смотрели на пламя, потихоньку съедавшее берёзовые чурки, красными языками тянувшееся к трубе. Дядя Федя брал кочергу, разгребал угли и подкладывал пару поленьев. Берёзовая кора занималась пламенем, поленья горели ярко и без дыма.

— Сухие, — отметил дядя Федя. — Высохли в сарае. Молодец, Антон, хозяин. — Потрепал по плечу. — Ну так, рассказывай, что там стряслось в селе вашем? Самое время.

— Так вот, дядя Федя, — Антон подтянул ближе плетёную корзину с кедровыми орехами. Стали щёлкать, скорлупу бросали в печь. — Значит, так! Случай был такой. Дядя Влас, дальний родственник по матери моей, пошёл в лес. Зимой. С собакой. Отец говорил, что они у нас в селе от корня одного, до сих пор рыжие все. И слышит он вдруг шум какой-то, рёв страшный! Подождал. Стихло всё. Вышел на поляну. Смотрит — там тигр лежит. Люди опасались их. Был год, когда свиньи дикие, кабаны, вымерли от болезни какой-то. Тиграм стало есть нечего. И стали они ходить к деревням и нападать на скот. И на людей даже! Так вот, дядя Влас приготовил ружьё и стал потихоньку, крадучись, приближаться к тигру. А тот… — Антон потянулся к корзине за новой пригоршней.

— Тьфу на тебя! Ну чего ты тянешь! — взвился нетерпеливый дядя Федя. — Чего кота-то за хвост тянешь?!

— Ну так вот, я и рассказываю, — покосился Антон. — Значит, так! Тигр лежит и дышит.

— Тьфу, тьфу, тьфу! Ты что, нарошно, што ли?!