Зорич

Зима тем временем перешагнула в новый год. Снежная, а ближе к весне всё более вьюжная. С южными ветрами, оттепелями. Вороны шумными стаями прилетали в город. Рассаживались на деревьях, надоедливо каркали. И исчезали так же неожиданно, как появлялись.

Зорич выходил из дома, прогуливался до ближайших улиц. Но, помня наставления славного еврея, не усердствовал.

К марту запахло весной. По ночам подмораживало. Тротуары покрывались тонкой корочкой льда. На карнизах крыш намерзали длинные сосульки. Но к обеду серое утреннее небо голубело. Сосульки вразнобой стекали вниз звонкими каплями.

Корф выписался из больницы к католическому Рождеству, раньше, чем Евгений Иванович. Часто навещал его, но служебными делами не делился. На расспросы есаула отвечал коротко:

— Выйдешь на службу — всё узнаешь. Газеты читаешь? Знаешь, что в России делается? Без работы, мой друг, не останемся!

В один из погожих дней, сидя на скамейке у дома, Зорич обратил внимание на карету, остановившуюся на противоположной стороне улицы. «Странно, — подумал он. — Такой тёплый день, а верх не опущен. Карета дорогая. А впряжённый серый в яблоках конь просто скакун какой-то! Выгибает шею. Грызёт удила. Скребёт копытом дорожный булыжник. Застоялся. Пробежки ему нужны по десятку вёрст. Кто же в карете?» — подумалось ещё.

И тут из кареты, как бы удовлетворяя любопытство Евгения Ивановича, ловко, почти не касаясь подножки, соскакивает господин с тростью. Осмотревшись по сторонам, пересекает по диагонали улицу и направляется в его сторону.

Модное, бежевое, в талию пальто. Мягкая шляпа. Узкие панталоны и лаковые туфли на тонкой подошве. «Салонный красавчик! — подумал Зорич. — Что он тут забыл? Неужели ко мне?!» Присмотрелся и не удивился даже — когда-то же должно было это произойти.

Осторожно, не торопясь, обходя лужи, господин подошёл к скамейке, опёрся на трость. Поприветствовал поклоном есаула и посмотрел ему в глаза.

— Рад тебя видеть, Стас! — сказал есаул. — Присаживайся. Сбрил бороду? А она тебе очень шла. Без неё ты совсем мальчишка. На кордоне я тебя не узнал. Ведь тебя в Петербурге я видел совсем маленьким. Не узнал я тебя и на снимке, пока Анна не сказала мне, кто ты.

— Евгений Иванович, я не открылся вам тогда потому, — запнулся Стас, — что был связан дисциплиной. Связан словом. Потому я и не знал, как вы отнесётесь ко мне.

— Господи! — горько усмехнулся есаул. — Во что ты вляпался, брат? Говори, я должен знать всё. Впрочем, нет. Отпусти карету, и пойдём в дом.

Через воскресенье после посещения Стаса есаул вышел на службу. Пройдя пустым коридором, открыл дверь кабинета и поморщился. Пахнуло пыльным застоялым воздухом. «Похоже, всю зиму не открывали!» — с досадой подумал он. Распахнул обе створки окна. Достал из тумбы стола полотенце, протёр столешницу. Протёр и диван. И вовремя — появился Корф. Пожал руку. Спросил:

— Как здоровье? — и, не дожидаясь ответа, шмякнул на стол кучу принесённых папок: — Разбирайся. Это тебе.

Вернулся к дивану, сел. Положил ногу на ногу, передохнул и, нахмурив брови, сказал:

— Теперь поговорим. После гибели Попова — это того, работавшего на хуторах, — на том направлении работа встала. В тот вечер Попов хотел сообщить что-то очень важное. Он рисковал, знал, что раскрыт, но назначил встречу.

Корф встал с дивана, прошёлся по комнате. Остановился спиной к есаулу.

— Евгений Иванович, Грюнберг сказал, что тот человек, который стрелял в тебя, умер уже в клинике. Твоё состояние было очень тяжёлым. Но, может быть, ты слышал… может быть, Попов сказал что-нибудь?.. Хоть пару слов?..

Есаул, сжав зубы, мотнул головой. Откашлявшись, сказал негромко:

— Нет, я ничего не слышал. Ничего.

— Понимаешь, Евгений Иванович, — повернулся Корф, — этот исчезнувший Петерсен… Он стрелял в тебя или в бандита… За его спиной в портьере опалённая дырка от пули. Приезд графини, её встреча с рыжим в ресторане. А это, есаул, международный аферист Арчи Мур. Он такой же шкипер, как я папа римский! Что за дело у столичной знаменитости с этим жуликом?! К графине приставлен наш человек. Пусто. Она посещает театр, дома знатных господ, народные гуляния, Масленицу. Ничего подозрительного. Время идёт, а зацепиться не за что! Убитый с хутора тоже не опознан.

И тут вдруг в неспешную речь Корфа ворвался через открытое окно странный звук. Будто тяжёлым молотом ударили по железной плите.

— Что это?! — остановился Корф.

— Похоже на взрыв, Исидор Игнатьевич! — пояснил есаул.

Корф извлёк из жилетного кармашка часы, щёлкнул крышкой, посмотрел. Подумав, подошёл и открыл дверцу безмолвно висевших на стене старинных часов. Пальцем поправил стрелки. Поднял за цепочку чугунную литую шишку и отошёл, удовлетворённый уверенным ритмичным тиканьем.

— Так вот, уважаемый Евгений Иванович! — продолжил Корф. — Толку от нас мало. Если бы не наши с тобой ранения, уж точно попёрли бы нас со службы. Как пить дать! Верно говорят: нет худа без добра!

Корф замолчал, удивлённо подняв брови. По коридору забегали, затопали. В открытой двери появился человек:

— Исидор Игнатьевич, взрыв на Благовещенской! В «Ницце»!