Зорич

И указала на крепкого парня, выглянувшего из хлева с вилами в руках.

Через полчаса все сидели под вишней в саду. Регина — на коленях донельзя довольного Фрола Ивановича. Пили холодное молоко из погреба. Ели домашней выпечки свежий каравай, макая его в прошлогодний мёд, липовый. На прощание раскланялись, осмелевший Фрол Иванович сгрёб робко протянутую ручку мадам Ядвиги и даже слегка тряхнул её. А потом поднял зажмурившуюся Регинку и чмокнул её в лобик. Сказали дядя с племянником:

— Ждите завтра. Дрова будем готовить.

И отправились к дому.

Возвращались ближайшим путём — лесом. Всю дорогу Иван подтрунивал над дядей — называл его женихом, поздравлял с внучкой. Да перегнул: Фрол Иванович рассвирепел, достал из сапога свёрнутую пополам плётку и полоснул по спине, впрочем, не очень больно, для острастки больше, а тому хоть бы что! Дал шпоры вороному и поскакал вперёд, захохотав так, что даже лес отозвался эхом.

Глава двадцать первая

— Евгений Иванович!

Есаул поднял голову от бумаг. В дверях — улыбающееся лицо Стаса.

— Здравствуй, брат, здравствуй!

Встал из-за стола и пошёл навстречу. Обнялись крепко, по-медвежьи.

— Рад тебя видеть, братишка! Ну-ка, присядем. Ты как здесь?

Стас снял фуражку, положил на колено. Поправив шевелюру, заговорил неторопливо:

— По службе. К Загоскину. Пётр Тихонович встревожен той стрельбой у ресторана. Клара Игнатьевна рассказала ему подробности. Я уже побывал у Жлуктова в больнице.

— Как он?

— Нормально. Весь в синяках и ссадинах. Прыгает на одной ноге с костылём. Вторая в гипсе.

— Что рассказал?

— Сказал, что Домницкий подошёл к столу Клары Ивановны явно с желанием познакомиться, подшофе. А когда Домницкий повёл женщин к экипажу, он, зная, что тот в розыске, решил его брать один. А Домницкий оказался расторопнее и крышами — в бега. Жлуктов за ним, да поскользнулся — и вниз. Дерево спасло. Клара Игнатьевна говорит, что там был ещё третий. Он побежал за ними следом. Женщины не видели деталей, но слышали стрельбу. Потом вернулся тот, третий. Попросил помощи. Посадили Жлуктова в карету — и в больницу.

— И всё? — Евгений Иванович испытующе посмотрел в лицо Стаса.

Тот, скрестив пальцы, положив руки на колени, отвёл глаза в сторону.

— Давай, давай, Стас, договаривай!

— Дело в том, что Клара Игнатьевна рассказала Петру Тихоновичу не всё. Но она так посмотрела на меня, что я решил промолчать.

Стас после паузы продолжил:

— За два дня до этого я поехал следом за Кларой Игнатьевной и графиней. Я делаю это всегда, когда свободен. На этот счёт Пётр Тихонович не даёт мне прямых указаний, но в городе неспокойно…

— Я знаю, да. Рассказывай.

— Они остановились перед галереей Тиманова. Я — в десяти саженях от них. Меня объезжает пролётка, из неё выходит человек, я не знал ещё тогда, что это Домницкий, и обращается к ним с каким-то вопросом. Завязывается разговор. Клара Игнатьевна заходит в галерею, а графиня слушает Домницкого. Сама, я вижу, молчит. Потом они отходят к скамейке и садятся. Они разговаривали довольно долго, около десяти минут.

— Графиня видела тебя, Стас?

— Конечно. Я был совсем рядом.

— Слов не слышал?

— Нет, — Стас покачал головой.

Евгений Иванович помолчал.

— Скажи-ка мне, Стас, твои «заговорщики» не беспокоят тебя?

— Да нет. Правда, похожее лицо промелькнуло мимо в конке. Но я думаю, показалось.

— Хорошо, Стас. Приходи к нам в воскресенье. Анна на днях вспоминала тебя. Я знаю, что ты человек занятой, но уж попробуй вырваться… Позволь спросить тебя, брат. А как у тебя складываются отношения с Валерией?

— Всё хорошо, Евгений Иванович! — смутился Стас. — А как Дима?

— Вот и посмотришь! Ползает, пытается вставать, что-то лопочет непонятное. Если получится, приходи с Валерией.

— Отпрошусь обязательно.

— Ну и славно! До встречи, братишка!

Попрощавшись, Евгений Иванович долго стоял у окна, о чём-то думая.

* * *

Выехали рано, ещё роса. В телегу, запряжённую лошадкой Петра, загрузили двуручную пилу и топоры. Поставили бидон молока, бочонок с водой, положили пару караваев хлеба, шмат сала, круг домашней колбасы и кое-что по мелочи. Ехали на весь день. Работа тяжёлая. Поездка в лес по дрова была не первой — третьей. Фрол с работниками остались дома, пилили ранее привезённые брёвна на чурбаки, кололи их и укладывали под навес в поленницы. А чтоб не скучно было, шутила Ядвига, копали грядки. По поводу ситуации, в которую «влип» дядя, Иван имел обстоятельную беседу с Евгением Ивановичем. Когда потерявшийся от свалившейся напасти Фрол Иванович поделился по-родственному с племянником, пряча глаза, заикаясь, теребя турецкий трофей — кольцо, оттянувшее ухо, с трудом собирая нужные слова в жменю, Иван захохотал так, что чуть не свалился с табурета. Но вовремя заткнулся, заметив, как потемнели, наливаясь злобой, глаза Фрола Ивановича. А уж как тяжела рука дяди, Иван помнил с детства. Есаул же, добрая душа, пригласив казака, искренне пожалел Фрола Ивановича, покачал головой соболезнующе и сказал:

— Держись, казак, с кем не бывает? Не ты первый!