Зоркое око

Сивай опустил бинокль, передохнул, снова навел стекла, разглядывая каждую выемку, каждый бугор. Но ничего нового найти не мог. Пробраться на виду у неприятельских снайперов невозможно. Надо искать иного пути.

Словно в подтверждение его размышлений, из-за утеса выкатился большой полярный заяц, присел, затем легкими скачками направился через скат. Если бы Сивай не видел появления зверька, теперь бы он его не приметил. Белая шерсть почти не выделялась на чистом пушистом снегу.

Заяц уже достиг середины плоскогорья, остановился, и в тот же момент стукнул короткий звук выстрела, над кряжем всплыло сизое облачко. Зверек метнулся в сторону, вскинулся, затем упал мордой в снег. Больше он уже не поднимался. Скрытый за камнями снайпер стрелял без промаха.

Сивай невольно прижался к скале. Баранья куртка его давно стала грязной, среди первобытной белизны могла служить отличной мишенью. Но самое главное – нельзя было обнаружить себя. Тогда уже пройти никогда не удастся.

Снова стало пусто и тихо. Треснул остуженный камень.

Над горами пролетел маленький, невзрачный орел. Сивай не двигался. Чувство беспомощности, одиночества овладевало им все сильней, и вместе с ним росло и упорство, желание во что бы то ни стало найти выход. О возвращении он не думал. От напряжения болела голова, давно похолодели пальцы, смерзались ресницы. Однако он продолжал стоять за выступом, в сотый раз перебирая невыполнимые планы.

Остановился он на одном. У края плато чернела груда камней, за ней обрывались вниз гранитные скалы. Они уходили на дно ущелья, образуя прямую, неприступную стену. Издали были видны отвесные бока каньона, без выступов и расщелин. Никакой надежды где-нибудь зацепиться, одолеть это чертово место.

И все же Сивай решился. Прошло уже почти двое суток с тех пор, как добыты сведения, оставалось совсем немного времени. . Осторожно, стараясь не высунуться из-за прикрытия, лейтенант лег позади длинного сугроба, перегораживающего вход в углубление, принялся медленно разгребать снег. Намет поддавался легко, но работать приходилось, не поднимая головы, вытянув руки вперед, напрягая все мускулы, и Сивай быстро устал. Шея и грудь разведчика были мокры от пота; стыли, коченели пальцы.

Однако он двигался все дальше и дальше, упрямо пробивая снеговую толщу.

Наконец сугроб был пройден. Сивай передохнул, погрел руки, тихонько поднял над траншеей голову. Линия хребта теперь чуть подвинулась влево, крайний утес загородил убитого зайца, одно из вражеских гнезд. Но между лейтенантом и краем плато лежала полоса чистого, нетронутого снега. Ни единого пятнышка не виднелось на этом белом пространстве, ни пучка травы, ни камня.

Правда, полоса тянулась не шире чем на двадцать метров и находилась значительно ниже середины плоскогорья. Был шанс, зарываясь в снег, снова проползти незамеченным.

И опять разведчик пополз. Снеговой покров оказался здесь плотным, недавние ветры утрамбовали прогалину.

Приходилось уже не просто отодвигать в сторону пушистую массу, а вгрызаться в каждый вершок наста, в обледенелый, затвердевший под снегом мох. Пальцы почти не слушались, трудно было удержать рукоятку ножа. Чужими, тяжелыми стали ноги, осколки ледяшек и снег били в лицо, слепили. От невероятного усилия зарыться поглубже, распластаться, от ожидания каждую секунду сухого звука выстрела кружилась голова, знобило. Казалось, этому переходу не будет конца..

Сивай теперь не думал о Колпакове, о новых трудностях. Единственная мысль, желание, воля были сосредоточены на узкой лежавшей перед ним полосе снега. Нужно ее переползти, иначе он не доберется никогда..

Когда он наконец достиг каменной гряды, была уже половина дня. Слепое, без лучей, солнце висело над горами, далеко на горизонте темнел океан. И то же безмолвие окружало плоскогорье, холодная, застывшая тишина.

Сейчас разведчик обрадовался этому молчанию. Оно означало, что часть пути выполнена, невозможное оказалось преодолимым.

Не поднимаясь, Сивай достал из кармана раскрошенную галету, съел ее, затем уже уверенно пролез к зубчатому краю обрыва. Здесь вражеские снайперы его не заметят, и можно начать вторую, самую трудную часть перехода.

Воткнув нож в расщелину, он отдыхал. Собственно говоря, это был не отдых, не полный покой обессиленных, напрягшихся мышц. Ноги его по-прежнему держались на узком обледенелом подобии карниза, и лишь в руках на минуту чувствовалось облегчение. Сивай карабкался уже не один час, вгоняя в случайные щели лезвие своего ножа, нащупывая каждый выступ, каждую зазубрину в голой стене каньона.

Плоскогорье с огневыми точками врага осталось далеко вверху, где-то внизу находилось дно ущелья. Он висел на страшной высоте, и единственной опорой была тонкая полоса железа. Давно прошли голод и жажда, пропало ощущение холода, не мерзли больше руки. Внутренняя сосредоточенность, напряжение были так велики, что слышалось, как бьется и пульсирует самая незначительная ниточка нерва.