Зоркое око

Сивай старался не глядеть вниз. Однажды ему показалось, будто он видит далеко в просвете между каменистыми щеками фиорда кусочек снежной равнины и на ней темные движущиеся точки. Одна из них была совсем маленькой, почти неприметной. Точки передвигались быстро и скоро исчезли.

— Колпаков. . – прошептал он с усилием. – Тебе легче...

Он слизал капли пота, стекавшие на сухие, потрескавшиеся губы, Снова воткнул в расщелину нож. Дрожали руки, темнело в глазах. Невероятная тяжесть давила мозг.

Хотелось разжать пальцы, выпустить липкий черенок ножа, почувствовать хоть на мгновение облегчающую силу полета.. Были моменты, когда неожиданно углублялась щель, по ней можно вернуться наверх. Он стискивал веки и, собрав остатки сил, торопился ее переползти. .

Порой выключалось сознание, он переставал понимать.

Впереди находился выступ, к нему он должен добраться.

Должен. Он забывал – почему. Мысли путались, представлялось, что так кончается жизнь. Но именно это дол-

жен, маячивший выступ приковывали его внимание, и он двигался. Иногда казалось, что выступ качается, сейчас упадет. Он торопился достичь его раньше.. В минуты просвета он сосал разбитые до костей, израненные пальцы.

Соленый вкус крови возвращал память.

Серая завеса снова укрыла солнце, пошел мелкий снег.

Потом впервые за эти сутки долетели отзвуки залпов береговых батарей. Снаряды шли на большой высоте, слышался протяжный свист, разрывы. Орудия противника молчали. Сивай знал, что их здесь не было, противник копил удар с фланга, пользовался отсутствием точных данных разведки. Сведения находились у него, лейтенанта

Сивая...

Канонада заставила его встрепенуться. Впившись зубами в черенок ножа, освободив руки, он яростно уцепился за голый шероховатый выступ, одолел его, еще раз передвинул лезвие. Мысли о смерти, покое больше не давили, отхлынула кровь от разгоряченного мозга. Он сопротивлялся – значит, он еще жил.

Теперь стало легче – помогали зубы. Он даже усмехнулся, увидев на противоположной стороне большого напуганного лося. Взрывы выгнали сохатого искать убежища. Огромный, откинув рога на спину, стоял он на краю скалы. Видно было, как дрожала его заиндевевшая волосатая морда.

Плотный и широкоплечий Сивай осунулся, вытянулась шея, запали щеки. Когда он висел над пропастью, зажав зубами рукоятку ножа, цепляясь за малейшую неровность скалы, упираясь ногами в каменные складки, он казался беспомощным, сгорбленным подобием человека. И все же он передвигался.

Приближался вечер. Снизу наползал туман, уже не видно было краев ущелья. Порозовели и снова стали тусклыми вершины гор. Разведчик не видел этого, он полз и карабкался и опять полз, изредка отдыхая на каком-нибудь уступе. К концу дня он сделал почти триста метров. Сейчас он, наверное, уже был на другой стороне плоскогорья.

Добравшись до первой большой выемки, Сивай сразу уснул. Силы иссякли окончательно. Он лежал очень близко от неприятельского блиндажа, сооруженного наверху плато. Там громко разговаривали, бренчали посудой, кто-то играл на окарине. Шла ночь, на западе бухали пушки, мигали сквозь тьму отблески далеких огневых вспышек. Сивай ничего не слышал, спал глухо и крепко, как усталый зверь.

Утром он проснулся от ощущения холода. Некоторое время Сивай не мог ничего сообразить, потом вспомнил, беспокойно зашевелился, попробовал встать. Щель была довольно просторной, можно свободно повернуться. С

облегчением он убедился, что ноги не окоченели, слушались. Только невероятная слабость овладела всем телом.

Разведчик хотел подкрепиться, что-нибудь съесть, но последние вещи он выбросил еще вчера. Все же сон освежил его, по крайней мере он мог снова двигаться. Сивай слизал с камня снег, подтянул унты, внимательно огляделся.

Стало светло. Справа между сопками алела снеговая равнина, над крайним увалом выползло рыжее солнце.

Кругом было тихо, лишь сверху Сивай уловил лязгающие тяжелые звуки металла. Видимо, там перетаскивали на тягачах пушки. Значит, он действительно находился рядом с первой линией укреплений.

Это его обрадовало. Теперь через сотню метров можно выбраться из ущелья на горную тропу. Он ждал ее как избавления. Слабость не проходила, а еще больше увеличивалась, и, что страшнее всего, распухли пальцы. Два из них на левой руке начинали чернеть. Второпях он сперва ничего не заметил.

Чтобы не поддаваться, он торопливо нашарил для ножа расщелину, пытался повиснуть, карабкаться дальше, но почувствовал, как вяло напряглись мускулы, почти не согнулись пальцы. Он мотнул головой, упрямо пробовал дотянуться до скважины и неожиданно выпустил нож. Зазвенев и подскочив на уступе, нож скатился на дно каньона.

Сивай сидел долго, неподвижный, почти равнодушный.