Зов горы

Перед нами было обширное плато, повернутое к многокилометровым лугам. Долины шли тремя огромными террасами, так что мы сейчас стояли на самой высокой из них. За нижним уступом, почти на горизонте, земля снова поднималась, только уже более резко – мгновенно превращаясь в скалы, за которыми виднелись снежные вершины.

Правый и левый край этого амфитеатра окаймляли леса.

Глаз охватывал все пространство. Ни селения, ни дома, ни дымка, ни дороги. Похоже, единственным обжитым местом на многие километры была верхняя терраса «Белухи». Она казалась краем мира, последним форпостом цивилизации – и одновременно гигантскими подмостками перед еще более гигантским зрительным залом. Невероятной сценой для мистических спектаклей.

«Удачно выбранное место, – подумала я. – Впечатляет даже меня. Молодец Константинов».

Подошла Аделаида. Перед глазами она держала армейский бинокль.

– Вон Марта, – сказала она, показывая мне на крошечную точку в самом конце нижней террасы. – Сюда идет. Часа через два будет. За шишками, наверное, ходила…

– Ничего, что мы тут?

– А что – это ее частная земля, что ли? Константинов здесь ничего не выкупал.

Два часа следовало использовать по умному.

Я огляделась. Вот выровненная площадка перед каменным возвышением. По краям она уже заросла молодыми березками, но совершенно очевидно: именно здесь в лучшие годы собирались члены секты, чтобы послушать проповеди Константинова. Здесь бабы рожали детей. Сюда же в 2004-ом приземлился вертолет с Аполлинарием Ивановым.

В левой части площадки сохранился бетонный фундамент, обвязанный двумя рядами бруса. Возле него валялся потемневший от времени деревянный купол. Некоторые доски в нем уже сгнили или были выломаны, так что купол теперь был щербатый. Вот и все, что осталось от храма, построенного для связи с инопланетянами. В центре храма выросла парочка дрожащих на ветру осин.

За каменным возвышением – остатки кирпичных столбов. Кое-где сохранилась штукатурка, покрашенная в персиковый цвет. Еще дальше – большой оштукатуренный дом с выбитыми стеклами. На одном окне трепещет веселая штора в цветочек. Под окном – надпись синей краской из баллончика: «Вера и Миша из Тюмени. 2009 год».

Внутри дом Константинова оказался полностью пустым. Вынесли отсюда все, что можно, включая двери и полы. Не осталось ни стула, ни кровати, ни тумбочки. Впрочем, бывшая отделка угадывалась: в одном месте на стене я увидела полоску черных виниловых обоев, в ванной на полу остались две бордовые итальянские плитки с золотыми узорами: из тех, что были модными в девяностые. На проводах висел поломанный черный выключатель с золотым ободком. Еще здесь стояла неимоверная мраморная ванна с выкорчеванными кранами. Ясно, что это дорогое чудище не смогли унести. Ванна давала некоторое представление о вкусах Константинова – когда-то это был богатый дом.

Под ногами поскрипывали разбитые стекла.

Я дошла до комнаты с занавеской. Это была бывшая спальня – в изголовье темнел прямоугольник, оставшийся от картины. В углу сбился пух от разорванных подушек. Надо же: карниз сохранился. Тяжелый, латунный, по краям виноградные гроздья с выколупанными камнями. И одна штора – из дорогой ткани с золотой искрой. Как он все это сюда допер?

Я вдруг разозлилась.

Ну, сука! Значит, пока они ели мед с орехами и готовились к переселению, он выбирал по каталогам обои?

Заскрипело стекло, в комнату зашла Аделаида.

– Все развалилось, – радостно сообщила она. – Как быстро тайга наступает… Ни одного дома не осталось, только Мартин.

И то сказать: чему там было оставаться? Простые члены секты жили в «термосах» – мы увидели каркас одного из них. Это были четыре ствола, стоящие квадратом, на расстоянии примерно двух метров друг от друга. То есть площадь «термоса» была около четырех метров. На такой площади они и жили семьями. Я содрогнулась. Рядом с палками валялась полиэтиленовая пленка. Это были их стены и крыша.

«Сука» – опять подумала я.

Мартин дом стоял в глубине террасы, почти у леса. Он был деревянный. Метрах в ста от него лежали бревна, видимо, оставшиеся от другого сруба. Их теперь использовали в качестве дров.

Аделаида бесцеремонно толкнула дверь и жестом пригласила меня войти.

Дом был очень маленький – сени и комната метров в двенадцать. Но комната оказалась цивильной. Аккуратная русская печь с лежанкой, односпальная кровать, покрытая лоскутным одеялом, самодельный шкаф, заставленный продуктами: пакетами с крупой, молоком, банками солений, мешочками кедровых орехов, бутылками подсолнечного масла, пачками чая, сахара и дешевого печенья. Внизу стояла корзина с проросшей картошкой.

На самодельном верстаке была портативная плитка. Рядом – упаковка газовых баллончиков. Тут же – набор посуды из небьющегося серого стекла, алюминиевая кастрюля и чугунная сковорода.

У единственного окна я увидела письменный стол, кажется, перенесенный сюда из дома Константинова – тяжелый итальянской гроб с маркетри на дверцах и позолоченными ручками. На столе лежал мобильный телефон и рядом – зарядка для него.

– Здесь есть электричество? – спросила я.