Зов горы

– Делать предложение в аэропорту – еще более нелепо! – крикнула я в ответ, прячась за спину генерала, так что генерал даже встревожился и начал нервно оборачиваться.

Коля всучил мне букет, чмокнул в щеку. Мы пошли на стоянку.

– Ты прости, что я всю наличку выгребла, – вежливо сказала я. – Как ты выкрутился с карточкой?

– Перед каждой покупкой звонил в банк. Они ее разблокировали на пять минут. Геморрой, но не смертельно… Вообще, идиоты: что тут подозрительного? Как будто я был не в Омске, а в Сирии…

– Да ладно, – сказала я. – Пусть бдят. Это их работа.

– Ну да, – согласился он.

Я села в машину. Коля сходил к автомату, оплатил стоянку.

Затем мы подъехали к шлагбауму, он засунул карту. Шлагбаум поднялся.

– Хорошая тачка, – сказала я, чтобы сделать ему приятное. – Люблю Мерседесы.

Он хмыкнул, покосился на меня.

– Ну, что удалось выяснить? – спросил, выруливая на дорогу.

– Староверы сказали мне, что девки живы. То есть дочь и жена Фоменко могут быть где-то спрятаны.

– Вряд ли.

– И тем не менее мне так сказали.

– А где, сказали?

– В Любушкином согласии.

Коля удивленно поднял брови.

– По-моему, есть такая староверская община, – произнес он, глядя в боковое зеркало.

– Была. Бабка Мирона оттуда. И это, скорее, секта.

– Они же какие-то развратники были, нет?

– Скорее, хиппи. Додумались до свободной любви, в том числе и для женщин. Крестьяне в девятнадцатом веке! Крутяк?

– Уважаю, – заметил он. – Получается, идея носилась в воздухе. А не только в четвертом сне Веры Павловны… Или какой там был сон?

– Не помню…

– Итак, староверская секта «Любушкино согласие», – подытожил Коля. – Уже не существует?

– Не существует уже сто лет.

– А где она базировалась?

– Вначале в Преображенском, в Москве. Там, собственно, родился сам этот Любушкин. Потом на Яузе. Но их отовсюду выгоняли из-за их скандальных обычаев. В итоге они осели в городе Корчева Тверской губернии.

– И?

– Затоплен в тридцать седьмом году во время строительства канала «Москва-Волга». Сейчас это дно морское… Фигурально выражаясь.

– Ага… Так, может, он их утопил?

– Может… И пора бы узнать, кто он.

– Возьми мой планшет на заднем сиденье, – приказал Коля.

Я послушалась. Оказалось, в планшете – обещанные досье.

– Изучил? – спросила я, листая страницы файлов.

– Да.

– И что?

– У Матвея есть большой пропуск. Вроде, учился на юридическом в Москве в 2001-2005, но в списках я его не нашел. Не известно, где он был в это время.

– Купленный диплом, – засмеялась я. – Не удивительно, что он оформил документы неправильно.

– Возможно…

– А детство?

– У всех все нормально. Кроме белобрысого охранника, Горчака. Он из Узбекистана. Русский беженец. Появился в две тысячи пятом, никаких документов, все потом восстанавливал. Такое бывает, но в свете наших событий выглядит, сама понимаешь… Слушай, а Снегирев-то прописан на Большой Черкизовской улице. А это метро «Преображенская площадь». Бывшее село Преображенское. «Любушкино согласие», нет?

– Коля, но он же не может держать их в квартире. Это технически неосуществимо.

У меня зазвонил телефон. Посмотрев на экран, я увидела, что это ребятки – борцы с педофилами. Почему-то сильно забилось сердце.

– Да, – сказала я.

– Здорово, корова, – весело произнес главный. – С тебя – ящик водки.

– Само собой. Нашли?

– Ага. Степан Гранин, художник, сын знаменитого художника Артемия Гранина. В сети известен как «шальной турист». Живет в папиной мастерской на Патриарших. Мы с ним связались, он ждет твоего звонка. Слушай, тут Маринка говорит, что водка ей не интересна. Ей отдельно торт привези. Поняла?

– Поняла. Скидывай адрес и телефон.

– И куда едем? – спросил Коля, когда я нажала отбой.

– Коля, тебе не обязательно…

– Куда едем?

– На Патриаршие.

– Слушай, ты как-то изменилась. Не могу понять, в чем дело, – искоса глядя на меня, сказал он.

Я не ответила.

Глава 48

Через полтора часа мы были в центре Москвы – на Патриарших прудах. Вечерело, зажглись фонари. Горели синие гирлянды на стволах деревьев. У входа в ресторан «Павильон» посверкивали две нарядные елочки.

– Может, сначала пообедаем? – предложил Коля.

Я покачала головой.

Мы поднялись на последний этаж углового дома. Нужная дверь была не заперта. Мы ее просто толкнули и вошли.

Мастерская занимала большое помещение метров под триста. Оно было буквально забито тысячью разных предметов: латунных кофеварок, глиняных горшков, лоскутных ковров, дагестанских килимов, медных блюд, серебряных кувшинов, гипсовых бюстов, прялок, старинных шляп, платьев с кринолинами, журналов, чучел животных – вся эта ерунда создавала цветной бархатистый полумрак, таинственно вспыхивающий теплыми огоньками.

Пахло растворителями, масляными красками, на грубо сколоченных самодельных верстаках стояли банки с керосином, в которых отмокали кисти всевозможных размеров. На каждой свободной плоскости лежали старые палитры, выдавленные тюбики, мастихины, подрамники, тряпки с пятнами краски, обрезки холстов.

И разумеется, на стенах и вдоль стен – десятки картин.

– Приехали? – спросил нас голос из темноты. И секунду спустя бывший студент-турист вышел из-за ширмы.