Зов пустельги

Сегодня сухогруз прибывал в шесть тридцать вечера. Далее привычный расклад таков: у людей Абеля есть два часа на сбор своего товара, после чего на борт поднимаются таможенники и полиция с собаками с проведением стандартной фиктивной проверки на наличие каких-либо запрещенных веществ. Разумеется, они ничего не находят, подписывают бумаги и дают разрешение на разгрузку масла. Избитой схеме уже около десяти лет, и все счастливы. Как говорится, получи свой кусок и дай жить остальным.

Но сегодня в схеме появится брешь. Именно в эти два часа, пока люди Абеля будут выгружать товар, Карим и хотел нанести удар. Нельзя позволить наркотикам уехать с пирса, иначе вся операция бессмысленна.

– Акром, докладывай, – произнес Карим в рацию.

Он сидел в своем бронированном джипе недалеко от контрольно-пропускного пункта в док.

– Корабль пришвартовался, Абеля не видно, – ответил Акром, проникший на территорию пирсов под видом работника дока.

– Арн, докладывай, – Карим перешел к следующей позиций.

– Пока тихо, – ответил низкий хриплый бас.

Арн следил за другим въездом в док, которым всегда пользовались люди Абеля.

Ожидание затягивалось, Абель задерживался, хотя никто не знал, приедет ли Абель собственной персоной. Иногда он выезжал вместе со своими людьми, чтобы проинспектировать, насколько грамотно производится прием товара, так сказать, объезжал свои владения. Карим был бы рад, если бы этот старик-иммигрант возжелал посетить сегодня пирс, удар по компании пришелся бы еще жестче и мучительнее, если бы в перестрелке погиб дядя Рудольфа. Но в подобную фантастическую удачу верилось с трудом. Не оплошать бы как в прошлый раз, и то хорошо будет, не то Кариму точно несдобровать. Босс дал ему последний шанс, и если Карим не обрадует босса, лежать ему на дне как этому пидору-Марку. При мыслях о боссе плечо заныло сильнее, точно боялось его не меньше самого Карима.

– Внимание, здесь засуетились, – послышался голос Акрома из рации.

– Подтверждаю, – добавил Арн, – приближается конвой. Три грузовика, четыре джипа. Заворачивают на док.

Карим замер в ожидании заветной фразы.

– Проехали шлагбаум! Пора! – возбужденно бросил Арн.

Карим завел джип.

– Внимание всем! Начинаем вечеринку! Первая группа, пошла! – крикнул Карим в рацию.

В ту же секунду из-за углов возникли три джипа и вереницей проехали перед Каримом. Они с грохотом прорвались через сетчатые ворота пропускного пункта и исчезли на пирсе. Тут же ворота преградил бронированный фургон, из которого бойцы пальнули очередь в охранников пропускного пункта.

– Вторая группа, вперед! – проревел Карим последнюю команду и даже причмокнул от наслаждения, представляя растерянные лица людей, застигнутых врасплох.

После этой команды вторая группа бронеджипов должна была попасть в док через ворота, в которые проехали люди Абеля, и еще один фургон – перекрыть выезд. Никому не выбраться из дока живым. Люди Абеля вынуждены сражаться.

Карим победно откинулся на спинку сидения и с наслаждением слушал мелодию из выстрелов и криков людей.

***

Солнце уже почти спряталось за горизонтом, знаменуя конец затянувшегося тяжелого дня, наполненного скорбью, слезами и трауром. Гости уже разошлись и в доме остались лишь друзья, бойцы и Нина, весь день не покидавшая укромный эркер в углу гостиной, где она сидела точно призрак, никому не попадаясь на глаза. Уж призраком-то она умела быть. Если для остальных дом был наполнен горестной печалью, то для Нины – истым чувством вины. Каждая картина, каждая лампочка, каждая стена словно шептали наперебой: «Это все твоя вина! Это все ты! Ты ее довела! Ты ее убила! Из-за тебя все стало плохо! Ты появилась, и все пошло наперекосяк!». Каждый всхлип гостя или унылое замечание типа «Лидия так любила эти шторы! Она сама разрабатывала дизайн!» оседал на совести Нины, точно ил на затонувший корабль. Да, она была невидима для гостей, но они-то для нее – нет. Ей приходилось слушать сожаления и причитания гостей, хотела она того или нет, уши стали неподвластны ей и перешли на сторону врага, словно винили Нину за произошедшее, и хотели донести до нее, как можно больше тому доказательств. Ну, надо же, ее предали собственные уши!