Зови меня Закатом

— Ты все еще очень красива, — тихо сказал Закат, не зная, как еще объяснить, что чувствует. Она опешила на миг, вскинула голову, проступила на лице скрытая боль.

Ему показалось, что тело вот-вот разорвется надвое, как перетянутая струна лютни. Вывернулись над головой руки, от боли перехватило дыхание. Это не было похоже на размеренные удары плети, здесь мука становилась страшней с каждым мгновением, и даже когда Огнеслава отпустила мешок, чтобы перехватить поудобней, стало только хуже. Закат едва успел глотнуть воздуха, понял, что все-таки закричит, и не смог заставить себя стиснуть зубы.

Он очнулся, когда его опускали на пол. Довольно щурился магистр, наконец-то вырвавший у пленника крик, тяжело дышала палач. Закат не смог устоять на ногах, но от него этого и не ждали, Огнеслава медленно отпускала веревку, пока он не сел на пол, придержала, развязала руки. Те повисли плетьми. Закату почудились слезы в глазах девушки, он попытался сказать — ты ни в чем не виновата… Но из горла вырвался только хрип. Поэтому вместо слов, сквозь боль, сквозь собственный заволокший зрение туман, он улыбнулся ей.

Магистр поджал губы, вышел, коротко распорядившись:

— В камеру его.

Огнеслава вместо выполнения приказа нахмурилась, наклонилась над Закатом, взяла за запястья. Уперлась коленом в грудь и с силой дернула.

Ему показалось, что он снова на миг потерял сознание от боли, но все равно был ей благодарен. Магистр не приказывал вправлять ему суставы. Теперь же, хотя боль простреливала от плеч до кончиков пальцев, Закат чувствовал, что снова может шевелить руками.

— Спасибо, — беззвучно прошептал он. Огнеслава молча накинула ему через голову рубашку, перевязала поясом. Схватив за воротник, поволокла, не пытаясь заставить встать.

Она дотащила его до камеры и ушла, даже не заперев. Вернулась быстро, подняла ему голову, грубо прижала к губам теплый край кружки. Напоила, однако, аккуратно, не позволяя захлебываться. Саднящее горло немного отпустило. Огнеслава накормила Заката жидкой, потрясающе вкусной подслащенной кашей. Он догадался, что она принесла еду из рыцарской кухни, улыбнулся благодарно. Она резко отвернулась. Впервые заговорила:

— Ты унижался ради спасения Залесья, а я отплатила тебе этим. Прекрати улыбаться.

— Светана, — еле слышно позвал Закат, не в силах согнать с лица улыбку. Хотелось сказать, что дома все в порядке, что Горляна за нее волнуется и ждет письма. Что шрам ее совсем не портит, и она могла бы съездить к родителям.

Но на это уже не было сил. Он закрыл глаза, не то погружаясь в беспамятство, не то засыпая. Почувствовал еще, как Светана коснулась его лба губами, донеслись слова Залесинской клятвы-извинения:

— Прости. Мне не расплатиться.

Закат беспокойно дернулся — не надо, ты и без того сделала слишком много, тебя за одну эту кашу могут изгнать! Но провалился в сон.

***

Шестой день шестой луны, последний ритуал. Поединок с куда более сильным противником, идеальное завершение цикла, начинающегося с простой смерти от ритуального ножа. Люди во всех землях сейчас тянут жребий, облизывают пересохшие губы. Продолжают отчаянно надеяться, даже сжимая в потных ладонях оружие — вдруг повезет?

Здесь, в Черном замке, жребий не нужен. Жертва давно известна.

На мраморные плиты тронного зала падает меч — такой ржавый и грязный, будто пять лет пролежал без дела.

— Ну же! Поднимай. Меч под стать воину!

Герой и правда выглядит не лучше клинка — изможденный, в синяках и ссадинах, с мешаниной шрамов и свежих ран на спине и груди. Но меч берет, сверкают непреклонно голубые глаза, огонь в которых не погас за все годы плена. Становится в боевую стойку. Картину портит лишь неловкое покачивание кончика клинка, выдающее, как тяжело истерзанному пленнику держаться на ногах.

Темный Властелин смеется, медленно сходит с трона. Красиво расстегивает фибулу плаща, позволяя тяжелой ткани растечься по полу чернильной кляксой. Обнажает свой клинок — сияющий, острый как бритва.