Зовите меня Джо

– А почему мы имели развитый мозг в нашем каменном веке? – парировал я. – Для выживания он не так уж необходим. Питекантроп, синантроп, вся эта узколобая братия – у них все было в порядке. Наверное, эволюция, внутривидовая борьба, половой отбор… все, что изначально развивает интеллект, продолжает подталкивать его вверх, если только не вмешается какой-нибудь новый фактор вроде техники. Редкостно умный джорилец имеет больший престиж, продвигается выше в жизни, имеет больше половых партнеров и больше детей, ну и так далее. Вот только условия для жизни у них слишком комфортны, во всяком случае, в текущую геологическую эпоху. У аборигенов, похоже, нет войн, которые обычно стимулируют технологию. До сих пор у них не было повода использовать свой невероятный ум для чего-либо помимо искусства, философии и социальных экспериментов.

– А каков у них средний коэффициент интеллекта? – прошептал Лежен.

– Бессмысленный вопрос, – мрачно произнес Воэн. – За планкой в 180 или около того шкала обрывается. Как можно измерять интеллект, который настолько превосходит твой собственный?

Воцарилась тишина. Мне был слышен лишь шелест леса в ночи.

– Да, – задумчиво отозвался Болдингер. – Я всегда сознавал, что расы, превосходящие нас, должны где-то существовать. Правда, я не рассчитывал наткнуться на них в этой жизни. Во всяком случае, не на том микроскопическом осколочке галактики, который мы исследовали. И… мне всегда представлялось, что у Развитых будут машины, наука, космические корабли…

– Они будут, – сказал я.

– Но если мы улетим, – начал было Лежен.

– Поздно, – сказал я. – Мы уже вручили им блестящую новую игрушку: науку. И если мы бросим их, они прилетят сами, разыскивая нас, через пару сотен лет. От силы.

Харасти грохнул кулаком по столу.

– А зачем удирать? – заревел он. – Какого черта вы перепугались? Сомневаюсь, что на всей планете их наберется десяток миллионов. А в Солнечной системе и колониях пятнадцать миллиардов человек! Хорошо, пусть джорильцы умнее меня. Ну и что? Есть куча народу умнее меня, только меня это мало волнует, лишь бы мы сговорились о бизнесе.

Болдингер покачал головой. Лицо его застыло, словно отлитое в металле.

– Все не так просто. Вопрос в том, кто будет доминировать на этом участке галактики.

– И что ужасного будет в том, если этими «кто» окажутся джорильцы? – негромко поинтересовался Лежен.

– Пожалуй, ничего. Они, как видится, приличные ребята. Но! – Болдингер выпрямился на своем стуле. – Я не собираюсь быть чьим-то домашним животным. И я хочу, чтобы моя планета решала свою собственную судьбу.

С этим фактом спорить не приходилось. Мы долго сидели молча, обдумывая сказанное.

В нашем представлении гипотетические сверхсущества обитают очень далеко. Утешительная мысль. Мы не встречали их, они не встречали нас. А значит, они не могут жить где-то поблизости. И значит, они, вероятно, никогда не будут вмешиваться в дела того удаленного края галактики, где мы обитаем.

Но планета на расстоянии месяцев пути от Земли; раса, чей средний представитель – гений и чьих гениев мы даже не можем понять; рванув из своего мира, прорываясь сквозь пространство, раса энергичная, нетерпеливая, за десятилетие добивающаяся того, на что нам требовались века – если мы вообще добивались успеха в чем-то, – как могут они не уничтожить нашу с таким трудом созданную цивилизацию? Мы сами сдадим ее в утиль, как примитивные народы прошлого уничтожили свои богатейшие культуры перед лицом более высокой цивилизации Запада. И наши сыновья будут смеяться над жалкими фальшивыми триумфами своих отцов, они рванутся, следуя за джорильцами в их смелых начинаниях, – и вернутся, раздавленные неудачей, чтобы создавать жалкое подобие чужого образа жизни, мучаясь от бессилия и безнадежности. И так будет со всеми остальными разумными расами, если только у джорильцев не хватит сострадания оставить их в покое…

Моему взору явился ужас. Только у Воэна хватило мужества произнести это вслух:

– Есть планеты, живущие в условиях наложенной нами технологической блокады. Культуры, слишком опасные, чтобы позволить им обладание современным оружием, не говоря уже о космическом транспорте. На Джорил можно наложить такой же запрет.

– Теперь, когда они получили представление о технике, то все необходимое изобретут сами, – сказал Болдингер.

Губы Воэна нервно дернулись.

– Не изобретут, если два единственных региона, где нас видели, будут уничтожены.

– Боже милостивый! – Харасти вскочил на ноги.

– Сядь! – рявкнул Болдингер.

Харасти изрыгал ругательства. Лицо его горело. Все остальные сидели в холодном поту.

– Ты назвал меня неразборчивым в средствах, – прорычал Торговый агент. – Возьми свои слова обратно и проглоти их, Воэн, или я вышибу тебе мозги.

Я представил себе ядерный гриб, вырастающий в небе, облачко пара, которое когда-то было девочкой Миерной, и сказал:

– Я – против.

– Альтернатива, – сказал Воэн, не сводя глаз с огромной фигуры напротив него, – состоит в том, чтобы не делать ничего до тех пор, пока стерилизация всей планеты не станет насущной необходимостью.