Зрелища

Но даже если ты был крепкий неприхотливый мужчина или военный офицер, тебе ни в коем разе нельзя было успокаиваться и отдаваться первому случаю. Нужно было, изобразив снаружи согласие и испустив вздох облегчения, мол, наконец-то нашел, слава богу, комнату, самому хитренько затаиться и небрежной болтовней, коварными вопросами вытянуть из сдатчика всю подноготную о его жилплощади. «Комната? Двенадцать метров? Просто замечательно. Только, знаете, я человек тихий, серьезный, всяких телефонов, звонков не выношу. Я потому и ушел из прежней, потому что в коридоре телефон, и с утра до вечера — дзинь, дзинь». — «Что вы, помилуйте, какой телефон! Отродясь у нас телефонов не было». — «Вот и славно. Тишина, знаете, покой, дрова в печке потрескивают — хорошо». — «Есть! и дрова есть, и печка в углу — все в полном параде». — «Даже не верится. Ну, что еще человеку нужно? Суетимся все, ищем чего-то, а счастье вот оно, рядом. Если б еще какой пейзаж за окном вместо кирпичной стенки, то больше ничего и не нужно». — «Ха, стенка. Шутите. Да на двадцать километров пейзаж, с седьмого этажа-то, посудите сами — всю землю видать». — «Вот это удача. Значит, двенадцать метров, седьмой этаж, отопление печное, телефона нет — и сколько в месяц за такую дыру?.. Что?! Ну уж нет, желаю вам найти другого дурака, а обо мне забудьте. Ишь ты, пейзаж на двадцать километров». Но и подходящие условия, то есть телефон, газ и горячая вода в ванной, тоже еще ничего не значили. Страшные обстоятельства могли открыться гораздо позже или даже сразу после вселения. За невинным садиком через улицу вдруг заявлял себя секретный полигон с ревущими реактивными моторами, которые для пущей секретности испытывали обычно по ночам. Или с первого дня поваживался в гости невеселый соседский алкоголик с маленькой на двоих и с медицинской справкой в кармане, что псих и прогонять или сердить его по пустякам будет очень даже бесчеловечно. А то и вовсе выяснялось, что дом через неделю идет на слом, а хозяин комнаты уехал неизвестно куда с полученным от наемщика авансом, и даже он не совсем хозяин, а хозяин кто-то другой, еще почище, и никаких концов вы теперь не найдете, так что лучше сматывайтесь-ка вы поскорее, пока дом не упал вам на голову. Против таких открытий даже у самых ловких наемщиков не было никакой защиты, а каждая коммунальная квартира припасала для них еще свой особенный ужас и свою западню, так что понятно, что это было за предприятие — найти себе несколько квадратных и кубических метров для жизни в большом городе.

Должно быть, Сережа был единственным человеком между каналом и старой церковью, которого радовали все эти трудности, и чем больше их было, тем заметнее он веселел. Раз уж вы свалили на меня все хлопоты по отысканию комнаты, я, конечно, не могу не приезжать сюда и не искать, но и радоваться, ничего не найдя, — это уж мое полное право. Он записывал для виду некоторые адреса, самые страховитые, и с такими коммунальными неудобствами, что Лариса Петровна только ахала, читая его записки.

. — Да где это? — восклицала она. — Что вы мне подсовываете? Какой еще Крупяной переулок? Такого переулка нет, не существует на свете, Ох, вы меня погубите. Вы меня сгноить хотите в этой квартире — за что? Такую милую, славную, никому зла не делала, а ее сюда. И ну топтать, ну измываться. Вот вам и драма, да-да, тихая смертельная драма — хоть сейчас на сцену.

. Сама же она действительно не имела ни минуты свободной на поиски. — Кроме института, где без нее успели многое пройти, и народного театра, где таинственная бестолковщина затягивалась порою за полночь, ей приходилось теперь еще несколько часов в неделю учиться пению и танцам — таково было категорическое приказание Салевича. После нескольких занятий выяснилось, что петь она не сумеет никогда, но к танцам у нее открылся несомненный талант, и по вечерам она сама с удовольствием тренировалась в саватеевской комнате и заставляла Сережу смотреть на себя и делать беспристрастные замечания. Стол они опрокидывали на диван, так что места вполне хватало. В освободившемся пространстве Лариса Петровна, туго обтянутая трико, крутилась под музыку, прыгала, выгибалась вперед и назад и черт те что вытворяла бедрами и животом — Сережино беспристрастие при этом сильно страдало. Раз от разу танец ее становился все более вызывающим, но Салевичу и этого было мало. Ей пришлось купить для тренировки новые пластинки с самыми бешеными африканскими ритмами и уговорить Сережу в партнеры. Теперь они вместе подогревали ненависть соседей громкой музыкой и прыжками и самим фактом своего веселья, несмотря ни на что. Стоило кончиться пластинке, как они, еще держась за руки, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, могли слышать из коридора открьь тую ругань и угрозы, кто-то стучал им в стенку, кто-то обещал вызвать кого следует — им ничего не оставалось, как снова включать свою музыку и начинать все сначала.