Зрелость

Этим вечером я со своей сестрой и Ольгой иду в «Жокей», там пусто. Зал очень красивый, больше, чем раньше, с теми же киноафишами на стенах, но теперь чистых, и танцплощадкой посередине. Возле пианино рыжая певица репетирует свои песни. Подходит хозяин, чтобы сообщить, что начиная с понедельника вводятся ужины с песнями за 25 франков; теперь ужинают во всех кабаре, таково нововведение. Он объясняет, что обустроил зал по примеру танцевальных заведений Севильи. Мне вспоминается одно таковое в Аламеде. Какая перемена для Испании, для нас! Впервые течение времени мне представляется историческим и бесповоротным. Народ понемногу прибывает: пары средних лет, военные в темно-синем и без регистрационного номера. Рыжая поет. Никто не танцует, из-за войны. В одиннадцать часов раздается звонок, и оркестр играет отбой. На тротуаре люди застыли в нерешительности. Я до половины второго утра читаю «Испанское завещание» Кёстлера. В половине второго громкие крики, кто-то бежит по лестнице, вопит женщина. Я приоткрываю дверь, но у женщины такой акцент, что понять из ее слов ничего нельзя. Я думаю, что это прекрасная белокурая норвежка, наверное, она хочет уехать. «Подлец! Подлец!» — кричит она. Поднялась хозяйка и вполголоса читает ей мораль.

23 октября.

Новые попытки получить пропуск. Я отношу свои документы в полицейский участок XV округа, там мой след не обнаружат.

В девять часов вместе с моей сестрой и Жеже идем к Аньес Капри. Во всем чувствуется небрежность, это как в театре без освещения на вечерней репетиции. За одним столиком — Капри в белой меховой накидке, Соня в черных мехах с Мари-Элен и Жерменой Монтеро в забавной шляпке с красной вуалеткой. Деньо, один из бывших музыкантов, в смокинге, ужинает. Ледюк, в смокинге, подает. За другим столиком Тони с прелестной незнакомкой. Две неизвестные элегантные пары. Деньо поет «Торговку фиалками», слишком просто, и меня это раздражает. Капри очаровательна в черном с золотом платье, в черных туфлях с золоченой платформой высотой в три ладони; многие из ее песен под запретом, но осталось немало превосходных.

Говорят, до весны на французском фронте ничего не произойдет. Рассказывают о десятидневных увольнительных раз в четыре месяца.

25 октября.

Ольга довольна, поскольку курсы в «Ателье», возможно, возобновятся. Она хочет купить себе пальто на бульваре Сен-Жермен, но то, которое она выбрала, оказалось солдатской шинелью, и продавщица смеется над нами. Из Бёзвиля приехала ее сестра и остановилась в нашем отеле.

Вечером в кино фильм «Кнок». Фернан говорит, что в газетах много небылиц и что война будет долгой. Я больше не реагирую на все эти предсказания. Я работаю над своим романом, веду уроки и живу в каком-то отупении: будущее не просматривается.

27 октября.

Ежедневно по два раза в день директриса лицея Фенелон распространяет бумаги, в которых указываются волонтеры, помощники преподавателей, которые должны закрыть окна в случае тревоги и т. п.

Диктатор Сан-Доминго готов вроде бы принять у себя сто тысяч беженцев и нуждается в интеллектуалах. Фернан и Стефа собираются уехать туда. Мы обсуждаем листовку за «немедленный мир», которую подписали Жионо, Ален, Деа. Теперь, когда их добрые намерения оказались обмануты, они все протестуют. «Увидев слово “мир”, я подписал, не прочитав остального», будто бы сказал Ален.

29 октября.

В отеле, в седьмом номере, живет венка-гермафродит, гражданское состояние у нее мужское, и притом груди, пол женский, но и мужской тоже, борода и волосы на груди. В счастливые времена доктора Хиршфельда она была знаменита в Вене; после аншлюса, рассказывает она, ей пришлось покинуть родину, так как Гитлер заявил: «Такие люди мне здесь не нужны!» У нее куча сентиментальных горестей, поскольку она любит только настоящих мужчин, а сама нравится лишь педерастам. Есть у нее и более серьезные неприятности: Германия требует ее как солдата, а во Франции ее поместили в концентрационный лагерь; когда же она разделась, то там с ужасом обнаружили, что это женщина. Она все время плачет. Что же касается норвежки, кричавшей той ночью, то она пьяница, и когда слишком много выпьет, ее мужчина, чтобы успокоить, бьет ее.

30 октября.