Зрячая ночь. Сборник

Пока шла до метро, решала, как это сделать. Отстраненно, как о чем-то, ее не касающемся. Как о сюжете, о котором не плохо бы написать, но она, разумеется, не напишет. Можно было, например, прямо сейчас броситься под колеса машине, любой из несущихся мимо, чтобы визг тормозов, крики зевак и отлетевшие сандальки. Можно было чуть подождать и тоже броситься, но уже на рельса метро. Там шуму будет еще больше. Но это были гадкие, эгоистичные варианты. Они бы испортили настроение куче народа, аппетит случайным прохожим и вечер неудачливым водителям. Глупость одним словом. В голове крутились отрывки из книг, где лирические героини напивались таблетками и засыпали — все в рвоте и моче. Тут уж не только глупость, но и мерзость. Если заканчивать все, то так, чтобы другим не мешать и себя окончательно не позорить.

— Господи, какая дура, Лера, — проговорила из подсознания карга-банши, хихикнула и затаилась, ожидая развязки.

Вот промолчала бы, авось, Лера одумалась бы на половине дороги к метро, зашла бы в магазинчик за вином и вернулась домой, посмотрела бы серию «Черного Зеркала», поохала бы на сюжет, восхитилась бы работе чужой мысли и легла спать. А завтра купила бы новый фикус. Но молчать внутренняя бабка не умела так же, как бабки внешние, так что дело было решенным.

Лера встала на эскалатор, и тот понес ее в недра столицы, послушный и молчаливый, как Харон и его вместительная лодка. В вагоне, который направлялся к центру, Лера почти сразу подключилась к общественному вай-фаю — вот же глупая привычка, а! — и тот радостно посыпался тонной рекламы.

«Подождите минутку! — гласила надпись между двумя роликами. — Скоро реклама закончится, а пока оглянитесь, напротив может сидеть ваша половинка!»

Через проход от Леры восседал мужик в гавайской рубахе с таким огромным пузом, что оно свисало над ремнем его непозволительно коротких шорт. Собственно, почему бы и нет, правда? Лера подавила смешок и уставилась в телефон. Новый баннер не заставил себя ждать:

«Если бы не реклама, в метро не было бы вай-фая! — Такая жизнерадостность граничила с неврозом. — А если вы устали ждать, мы поделимся лучшими прогулочными местами Москвы, что ждут вас наверху!»

Светящийся тысячью огоньков Пушкинский мост появился на первой же фотографии. Ажурный горбач, соединяющий две набережные, притягательный в своей красоте, нелепый в туристической попсовости. Под ним равнодушно плескалась Москва-река.

Темные воды, ленивое течение, суденышки, ползущие в разные стороны, отражение людского смеха и радости, блики фонарей. Если Питер жил Невой, как влюбленный живет именем своей невесты, то Москва к реке была так же равнодушна, как и река к Москве. Даже шумный Парк Горького не мог расшевелить ее, наполнить жизнью и светом. Темные воды, ленивое течение. Высокий мост.

Когда поезд добрался до станции-перехода на кольцо, Лера вышла из вагона, точно зная, куда направляется.

* * *

Стоило ступить на Крымский мост — длинный, шумный, пыльный, даже какой-то злой, по крайней мере, именно злым он казался Лере при каждой их встрече, идея закончить этот вечер в Москве-реке обернулась глупой шуткой. Бетонные опоры моста, нагретые солнцем, медленно остывали, у ограждений толпились люди с фотоаппаратами, спешащие запечатлеть друг друга на фоне воды, огней и парка. Это что же расталкивать их, перекидывать ногу через пролет, отталкиваться и лететь, радуясь, что никто не успел схватить тебя за пятку в самый последний момент? Так себе решение.

Лера тихонечко шла в сторону парка и представляла, как на город опускается тишина, как пустеют улицы, как засыпают веранды кафе, и музыка перестает литься из них, словно кровь из открытой раны. И в этой дрожащей, торжественной тишине Лера подходит к кованому ограждению — последнему препятствию между ней и вечностью, перелезает через, свешивается над прохладной темнотой, слышит плеск воды и разжимает руки. А дальше — полет и тьма, полет и конец рутинной скуки.

Лера чувствовала, что до сих пор пьяна, хотя сколько там было бокалов дурацкого рома? Два-три? И жара эта, и духота, хоть топор в воздухе вешай. Мысли в голове текли так же медленно, как река под мостом. И это их с Лерой роднило.

— Глупость, какая… — Оставалось только удивляться самой себе. — Глупость невозможная.

Но она продолжала идти, чувствуя, как пружинит теплый асфальт под ногами, как льнет к ногам подол платья. И волосы по плечам растрепались, и щеки чуть горят. Из этого всего вышел бы неплохой фильм — вот она решает закончить свое одиночество, бесконечную гонку за собственным хвостом, но в последний момент кто-то останавливает ее, берет за руку и уводит за собой в жизнь, которая имеет смысл. Такие фильмы обязательно заканчиваются хорошо, а зрители жалеют дуру-героиню и влюбляются в красавца-героя, обязательно раздолбая, но с доброй душой, и чтобы играл его форменный плохиш с сумасшедшим взглядом — Саша Петров какой-нибудь, в этом роде.