Уже сейчас можно было возвращаться домой. От горячего чая Лера окончательно протрезвела, и мысли, которые так легко было думать на хмельную голову, съежились, стали стыдными и нелепыми, как подростковые стихи. Просто нервы дали слабину, так бывает, так со всеми бывает. Не страшно. Главное, никому не рассказывать. О греховных ночах должны знать только двое. Двое и знали — Лера и пригретая чаем бабка в ее груди.
Только домой совершенно не хотелось. Хотелось брести по набережной, может, — в Нескучный сад и просидеть там на лавочке до самого утра. Потому Лера продолжала идти, с интересом поглядывая на телефон — не предложат ли еще чего-нибудь интересного?
Предложили.
«Никогда не знаешь, где отдашься во власть ритма.»
А вот тут ребята промахнулись. Уж чего-чего, а танцевать Лера ненавидела. Той самой ненавистью, что рождается в женщинах, когда еще маленькие девочки, копится всю молодость и зрелость, а потом, в самом расцвете старости, оборачивается кислотными рефлюксами и разлитием желчи.
В детстве же все должны танцевать — ходить на секции, кружиться в танце снежинок, наряжаться в белые панталончики и красную шапочку мухомора, словом, развивать грацию и чувство ритма. Ни того, ни другого в Лере не было. Ни то, ни другое не вышло развить за три года унижений и провалов в танцевальном кружке. Лера рыдала, пока властные руки мамы тащили ее к ДК, Лера рыдала, когда нежные бабушкины руки вели ее обратно. Лера всхлипывала пока руководительница танцев при всех называла ее «коровой», «слоном в посудной лавке» и «дылдой стоеросовой».
Сложно быть гибкой, плавной и ритмичной, когда старая карга, давно оставившая свои лучшие годы за прямой, как жердь спиной, надрывает глотку выставляя семиклассниц посмешищем. Мучения закончились, как только взбешенная слезами дочери мама накатала жалобу в региональное министерство. Справедливость восторжествовала, жаль только, что слезы, переполнившие чашу терпения, были не Лерины, да и мама, бросившаяся грудью на амбразуру, тоже Лериной не была. Но те обиды давно превратили в рубцы, как обычно и бывает с детской болью, почти не страшно, только натирает иногда.
Так что к танцам Лера имела личные счеты, поэтому власти ритма отдаваться не собиралась. Этот самый ритм уже вовсю гремел совсем рядом — на небольшой площадке у самой воды покачивались, кружились, оседали и взмывали к ночному небу парочки разной степени мастерства. Музыка жарких латиносов разогревала и без того душную ночь. Лера прислонилась грудью к каменному ограждению и завороженно наблюдала, как горячо, даже развратно танцуется толпе у воды. Бедра терлись о бедра, руки опускались все ниже, спины выгибались все соблазнительнее. Когда-то давно Лера видела фильм, где темноволосый паренек с острыми локтями вытанцовывал сущий огонь, настолько явственный, что чуть экран не расплавился.
До таких немыслимых высот танцующим на набережной было далеко, но если не всматриваться в каждую отдельную пару (высокие, низкие, толстоватые, плоские, обычные, ничем не примечательные, Боже мой, да как вы себя ведете в общественном месте!), а позволить глазу расслабленно блуждать по волне разгоряченного человеческого тела, то танец их становился завораживающим.
Песня сменялась песней — они были похожи, как смуглые красавцы-близнецы, Лера стояла у парапета, наслаждаясь чужой свободой и пластикой. Ей было спокойно. Внутри горело эхо елового чая, снаружи обнимала ночь, поблескивала огоньками, угощала густым жаром. Особенно хорош был один из танцующих, похожий на актера из фильма, — невысокий, черноволосый, пластичный настолько, что Лера не удивилась бы узнав, что в его поджаром, юрком теле вообще нет костей. Каждый раз, когда он менял партнершу, Лера ловила полный скорби взгляд — парень целовал ускользающую из его рук ладонь, в последний раз проводил пальцами по щеке своей дамы и ускользал прочь.
Пожилая красавица в фиолетовом костюме с искоркой; дородная тетя, перепившая вина, а потому красная, потная и смелая; маленькая девочка — на вид лет пятнадцати, а на деле, может, и тридцати, кто поймет этих вечно молодых ведьм без страха и упрека; и даже высоченная, как мужик, широкоплечая мадам в красном платье с таким разрезом, что любой желающий мог рассмотреть ее кружевные трусики, словом, каждая, кого покидал демон-искуситель, оставалась стоять, блуждая одурманенным взглядом, а потом уходила с площадки, покачиваясь на ослабевших ногах.
Да, парень был чертовски хорош. Лера следила за ним взглядом, выцепляла в толпе, вела между танцующих парочек и отдавала в лапы очередной счастливице. Он прижимал ее к себе, шептал что-то на ушко, а потом начинался танец, от которого бросало в жар даже Леру, стоявшую в стороне. Тела соприкасались, ведомый становился наградой, ведущий — тем, кто ее достоин, пальцы сцеплялись в замок — не разбить его, не разорвать, бедра делали полукруг, меняя направление движения целой планеты.