Зрячая ночь. Сборник

Лера почувствовала, как медленно стекает по спине холодный пот. Она не могла разобрать — красиво ли услышанное ею, но мысль, что кто-то считал себя и малой частицей чего-то большого, и этим самым большим, в один момент пугала и завораживала. Невидимый голос читал стихи ночному парку, хрипел микрофоном, отдавая себя на суд, будто страха в этом мире вовсе не было. Не было постоянной угрозы быть непонятым. Вообще ничего не было, кроме него самого.

— Я продлеваю прерывая род. — На этой фразе Лера поняла, что строки принадлежат женщине — на каком бы узелке своей жизни она ни была, так легко признавать себя частью и целым могла только женщина, пишущая другой женщине о мире, который женщинам и принадлежит. — Вода во мне кипит и льдами стынет, огонь мне шепчет: «Здравствуй же, сестра!» Я здравствую, во веки и отныне, я падаю в траву…

— И я — трава, — закончила Лера, вскочила и понеслась вдоль набережной, только бы не узнать, прозвучат ли аплодисменты в ответ бесстрашной душевной наготе, случившейся в дебрях Нескучного Сада.

Есть ноты, которые не должны обрываться, лучше им бесконечно звучать в сердце того, кто услышал их, поймал и оставил себе — на память о важном уроке от невидимого учителя жизни, который, впрочем, так никогда и не узнает, что стал таковым.

— И я — трава, и я — трава, — повторяла и повторяла Лера, чувствуя, как кипит внутри нее неизведанная могучая сила. — Я падаю в траву, и я трава!

Пока эти слова — простые, бессильные, придуманные кем-то таким же простым и смертным, звучали в ней, разгоняя кровь, пока в каждой клетке ее тела ликовал обретенный вдруг смысл, Лера бежала к Пушкинскому мосту, точно зная, что никогда не шагнет с него. Нет, лишь поднимется по лестнице, проскользнет в стеклянную, мерцающую огнями галерею и выйдет наружу, чтобы по Фрунзенской набережной дойти к метро и уехать домой. Поливать старый фикус, веря, что он однажды оживет. Писать сказки, чтобы однажды — может, через месяц, может, в следующем столетии, кто-нибудь случайно услышал их в темноте и принял на веру каждое слово, как сегодня Лера поверила в чьи-то дурацкие стихи.

— Я — дева и дракон! — пульсировало в ней. — Я — точно та!

Она уже забралась на самый верх лестницы, распахнула прикрытые на ночь двери. Мост, спрятанный от непогоды стеклянными перекрытиями, был похож на гигантскую оранжерею. Не хватало только экзотических цветов и влажного воздуха парника. Шаги звонко разносились под прозрачной крышей, отскакивали от стен, множась, будто по мосту Лера шла вместе с героями ее ненаписанных историй. Можно было перейти на другую сторону и снаружи, но близость открытой воды, такая желанная в начале пути, теперь казалась опасной. Лучше надежно и не страшно, быстро и легко. Закрыть гештальт безумного вечера, вернуться за стол и записать наконец сказку про старуху-банши.

Телефон завибрировал, требуя внимания. Лера щелкнула по уведомлению, ощущая легкую досаду. Любое предложение теперь лишь испортило бы послевкусие. Стоило удалить подписку на пике благодарности к ней, чтобы не было искушения повторить этот вечер, ведь прекрасное не повторяется. Потому-то оно и ценно.

«Никогда не знаешь, где встретишь главного человека всей жизни.»

Вот и быстрые свидания подвезли! Лера фыркнула, покачала головой — надо же убить впечатление о себе непроходимой пошлостью. Нет ничего смешнее и нелепее женщины, решившей, что организованное в очередном анти-кафе мероприятие, где жадные до внимания и уставшие от тоски люди знакомятся с такими же отчаявшимися, может принести плоды в лице того самого красавчика, которому не жалко посвятить всю себя. Впрочем, эта нелепость работает в обе гендерные стороны, с одной только помаркой — охотники за быстрым свиданием чаще всего охотятся за быстрым перепихоном, лучше на территории той, что поплыла на первых пяти минутах незамысловатого их знакомства.

Лера засунула телефон в карман, решая, успевает ли до закрытия метро или стоит прямо с набережной вызвать такси до дома. Это были приятные размышления, настолько земные и далекие от фатальных мечтаний последнего шага в тяжелые воды реки, что казалось — они просто не могли возникнуть в одной и той же голове. А что если внутри каждого живут тысячи «я», а управление телом просто переходит из рук в руки, согласно особой субординации? Эдакая повсеместная шизофрения, потому добродушный старичок идет и топит котят, появившихся на свет в его сарае, а счастливая роженица выкидывает младенца из окна. Сбой в системе передачи управления, мол, накладочка вышла, извиняйте. А уж если в голове коротит постоянно, тут псевдо-нормальность сменяется диагнозом, записанным недрогнувшей рукой врача — точно такого же психа, как и его пациент, только умеющего держать под контролем свои темные мысли и неожиданные желания.