Зрячая (СИ)

Когда я появился рядом с подопечной в, кажется, еще только строящемся здании, ее напарник нависал над ней и вырезал на своей груди символ единения, сквозь зубы шипя слова экзорцизма. Кровь стекала крупными каплями на уже готовый символ на правой стороне груди беснующейся и рычащей девушки, силящейся порвать связывающий ее провод.

Остолбенев, я проследил за завершением обряда. Только символ на груди Аарона был завершен, Анна обмякла, я снова стал воспринимать информацию о ее самочувствии, как психическом, так и физическом. Провода повредили ее кожу, но глубокий обморок позволял ей не чувствовать этого. Далеко не в первый раз наблюдаемая одержимость никогда еще не задевала меня так глубоко.

- Что произошло? - я поддержал под локоть выпрямившегося и пошатнувшегося серого, едва не шарахнувшегося от меня.

- Я… - он облизнул пересохшие губы, слишком часто заморгав. - Я не успел изгнать эту тварь. Пришлось изгонять из Ани. Зашей, пожалуйста.

Он повернулся ко мне спиной, и острая жалость пронзила мое сердце. Оставленные Гаалом шрамы рассекали его спину по диагонали справа налево. И еще три длинные глубокие раны - слева направо. Господи, за что ему такая кара?

- Не здесь же, - я с трудом заставил воздух пройти сквозь горло.

Осторожно взяв девушку на руки, я подождал, пока экзорцист тяжело привалится ко мне. Еще мгновение - и мы в квартире уехавших вчера в гости к родне на две недели людей. Тут можно будет всем нам прийти в себя.

Уложив бесчувственную полукровку на одну половину двуспальной кровати, на другую я помог присесть морщащемуся от боли парню. Быстро взяв из их машины аптечку, я помог Аарону стащить разорванную футболку. При ярком свете раны выглядели еще хуже.

- Просто затяни, чтобы быстрее зажило, - процедил сквозь зубы серый, ложась на живот.

Вынув из аптечки стерильную изогнутую иглу и моток белых шовных ниток, я дрожащими руками попытался вставить кончик нитки в ушко иголки. Глубоко вдохнув, прикрыл на мгновение глаза, собираясь с мыслями. Сейчас я должен помочь, а не сочувствовать.

- Я не слышу мысли, - вдруг глухо пробурчал в подушку экзорцист, когда я зашил уже половину одной из ран.

- Что? - от изумления я даже рот приоткрыл.

Еще не было случаев потери дара, такого просто не может быть.

- То, - зло огрызнулся Аарон, - с самого нападения твари я не слышу никаких мыслей. Будто оглох, - его голос задрожал, - ее заберут у меня, да?

- Не думаю, - честно ответил я, - другого экзорциста, может, и приставят, но, скорее всего, тебе разрешат остаться с ними.

- Я не хочу, чтобы кто-то еще читал ее мысли! - стискивая подушку в кулаках, прорычал брюнет. - Не хочу, чтобы кто-то знал о ней столько же, сколько знаю я! А если она перестанет видеть во мне успокоение и разлюбит?

- Глупости говоришь, - я перекусил нитку, закончив зашивать рану, вставил новую, подлиннее, и взялся за следующий порез, - Анна любит тебя не меньше, чем ты ее.

Могу понять его душевные метания. И, разумеется, не могу их развеять.

- Я всегда ненавидел свой дар, - прошептал основательно потрепанный жизнью парень, - ненавидел, но восхвалял, потому что он давал мне хоть какую-то защиту от Гаала. Иногда я даже хотел, чтобы у меня его не было. Я не понимал, - тихий, задушенный всхлип все же прорвался, - не понимал, чего хочу. Слишком тихо, пусто… Я с ума схожу.

- Скоро все вернется на круги своя, - пообещал я, не будучи уверенным в том, что так и будет.

Было безумно жаль. Мне всегда было его жаль. Мальчик, который видел в себе и своем рождении главную проблему для любимой матери. Мальчик, которому в Раю доставалось едва ли не от всех ангелов лишь презрение. Мальчик, которому в Аду просто доставалось от всех, особенно, от отца. Мальчик, перенесший едва ли не все самое ужасное, что может только представить себе светлый. Мальчик, который заслуживает жалости. Мальчик, который ненавидит, когда его жалеют. И стоило только появиться в его жизни чему-то хорошему и светлому, стоило только робко поверить в свое счастье… Он снова перестал верить в хорошее.

Боль душевная явно затмевала телесную в его сознании. Пока я шил, он тихо что-то бормотал, улыбался и плакал, нещадно терзая пальцами и зубами подушку. Боже, как же мне его жаль. Он хороший, светлый ребенок. За что ему столько страданий? Так много, что он научился скрывать свою боль и всегда казаться веселым, чуть нагловатым, несмотря на то, что боится каждого слова, будь оно произнесено им самим или кем-то другим. Он втягивал голову в плечи от страха перед миром только мысленно, дерзко вскидывая ее в действительности.

Но, каким бы он ни был сильным, сейчас он явно сломался. У него больше нет сил сопротивляться своим страхам и помогать Анне спастись от своих.

Я гладил волосы неспокойно спящего сына, уткнувшегося, как в детстве, лбом мне в бедро. Я сидел рядом с ним очень долго, пытаясь хоть как-то помочь. Хоть морально поддержать.

Спать ему долго не пришлось - пошевелившись во сне, он дернулся от боли и тихо зашипел, зажмурившись крепче. Но тут пошевелилась Аня, и Аарон подскочил, склоняясь над ней.