Зрячий

Очнулся я с сильнейшей головной болью и изматывающей тошнотой. Первое время видел перед собой только смутные силуэты, слышал отдаленный непонятный говор. Потом к моим ощущениям прибавилось мерное покачивание, и лишь спустя несколько дней я разобрался, что нахожусь в цыганской кибитке. Дядюшка Марло был самым настоящим цыганом. Он подобрал меня, оглушенного, с разбитой головой, без денег и вещей, и принес в свой табор. Маленькую котомочку со скудным скарбом, что дали мне в приюте, уличные шулеры забрали, исчезло и направление, единственный мой документ в то время.

Цыгане не были редкостью в Республике, они кочевали по просторам страны, как и сотню, и две сотни лет назад. Занимались извечным своим промыслом — воровали лошадей, торговали контрабандой, женщины гадали, а дети таскали кошельки из карманов на ярмарках.

Повезло мне или нет, что табор проходил тогда через Капиталлу? Наверное, повезло, во всяком случае, я об этом никогда впоследствии не пожалел. Не говоря уже о том, что дядюшка Марло и его племянница Мера спасли мне жизнь. Они выходили меня, отпоили отварами трав, секрет которых известен только старым цыганкам, и приняли в свою дружную семью. Да и куда я мог пойти без денег и документов? Даже обратно в приют меня бы уже не взяли…

И начался незабываемый период моей жизни, самый яркий и авантюрный. Табор кочевал по всей Республике. На юге мы крали лошадей, на востоке выступали на ярмарках, на севере принимали у контрабандистов товар и везли нехожеными тропами, через горы, на юг. А там вновь крали лошадей…

В таборе меня научили танцам, жарким, как объятия цыганки, и пылким, как сердце молодого ромала. Там я познакомился и подружился с длинным, хищно изогнутым ножом. Цыгане показали, как в танце рождается движение, неожиданное и неуловимое, которое становится последним, что увидит враг в своей жизни.

Дядюшка Марло относился ко мне как к сыну. Мера лишила меня девственности в неполные семнадцать лет. «Это тоже надо знать и уметь, золотой мой…» — сказала она тогда. Три прекрасных года, наполненных ветром, риском и волей, я провел в таборе, три незабываемых года, пока однажды полиция не устроила на цыган облаву.

Конные жандармы загоняли нас, как опытные охотники лисиц. Место было выбрано с умом — голая степь под одним из южных городков, по которой нас беспощадно гнали, настигали, убивали, пленили… Спастись не смог никто.

Но дядюшка Марло остался верен себе. Он показал полицейским, что я — захваченный гражданин Республики, за которого цыгане хотели получить выкуп. Что к бродячему племени я никакого отношения не имею. А может, и приплатил кому следовало. Так или иначе, всех уцелевших цыган, Меру и дядюшку Марло с простреленным плечом погнали в крепость Вюрт, а меня отпустили на все четыре стороны.

Я остался один, никому не нужный, всеми презираемый. Жандармы выдали справку, записанную с моих слов, но с такой справкой ни один фермер не хотел брать на работу. Всюду меня гнали как нищеброда и попрошайку. Неизвестно, чем закончились бы мои скитания, если б не прибился я к бродячему цирку, дававшему представления на площадях небольших городков. Три года колесил с маленькой труппой по стране, выступал акробатом и фокусником. Точнее, фокусником был старина Росс, а я ассистировал. Трюк назывался «Зрящий в ночи» и заключался в том, что мой напарник угадывал предметы на расстоянии с завязанными глазами.

Росс становился на площади спиной к толпе. Я завязывал ему глаза полоской плотной ткани и просил зрителей разместить на небольшом, специально приготовленном столике какую-либо мелочь.

Что может быть у горожан при себе в ярмарочный день? Складной нож, гребень, пояс, что-то из фруктов. Потом вызывался доброволец. Под замирание толпы он поднимал любой предмет со стола. Напарник начинал шумно дышать, делать руками замысловатые пасы, всеми силами обозначая завзятого ясновидящего, и, конечно, называл предмет. Толпа ревела…

Предвидеть нехитрый набор вещей несложно, и трюк был незамысловатым: простыми, обговоренными заранее условными знаками я сигнализировал Россу о том, что ему в данный момент показывают. Вот и всё.

И всё бы хорошо, пока однажды мы не попали в захудалый городишко Тирсенброн. Публика там собралась на редкость вредная, восторгаться нашим искусством не торопилась, наоборот, норовила подловить на обмане и изобличить в шарлатанстве.

Для начала на стол легло золотое колье. Обычно дорогие вещи выкладывать опасались — кто их знает, этих заезжих чародеев! Потом местный полицмейстер, присутствующий на представлении и поглядывающий на нас с большим подозрением, достал свой большой черный пистолет. Мы выкручивались, как могли, но когда на столе появился микроскоп, принесенный в пылу азарта местным учителем…

Вещь, в сельской местности невиданная и, конечно, нами не предусмотренная. Я уже был готов к тому, что сейчас нас с Россом под ликующий рев толпы поведут в местную кутузку. Из последних сил я напрягся, пытаясь сообразить, как подать знак партнеру, как выбраться из провального положения.