Зуб акулы

Мукфи упрекнул Барека в том, что тот признался в краже при старике, а потом принялся добродушно высмеивать распухшее ухо и фиолетовую шишку на лбу приятеля. Но это Барека не обижало, наоборот, он был счастлив. Ведь впервые за свою короткую жизнь он оказался полезным друзьям. Что бы они ели эти два дня, если бы не Барек!

Всю следующую неделю они ловили крабов, но не выручили за них и половины того, что прежде. Многие безработные промышляли крабами, и цены на них упали ещё ниже. Денег не хватало даже на то, чтобы прокормить одного, а их было четверо!

И вдруг…

— Завтра мы будем есть куриный суп! — торжественно объявил как-то вечером Барек и рассказал, что из офицерской кухни на аэродроме выбрасывают куриные головы и лапки. Только надо быть там до рассвета.

Старый дед сперва долго ворчал, проклиная белых людей, которые им, арабам, в их же стране оставляют только ненужные отбросы, но всё же обещал разбудить ребят.

Али безудержно тянуло взглянуть на своих, когда он оказался невдалеке от родного дома, но, зная, что он их всё равно не увидит, прошёл мимо, До аэродрома было ещё несколько километров.

Когда они подошли к стоящему в стороне от аэродрома большому зданию кухни с освещёнными окнами, то увидели силуэты понуро ожидающих людей. На фоне выбеленной стены Али различил мужчину с ребёнком, державшимся за подол его рубахи, юношу с костылём, маленького горбатого старичка и женщину в чадре.

Мужчина с ребёнком, содрогаясь от кашля, несколько раз подходил к окну и заглядывал туда. По выдающемуся острому подбородку и впалым щекам Али узнал каменщика, отца большого семейства, жившего неподалёку от их дома. Однажды он свалился с лесов и долго пролежал в больнице. После этого уже не мог работать; говорили, что заболел чахоткой.

Из кухни доносился оживлённый говор и смех. Слышно было, как передвигались тяжёлые котлы и звякали вёдра.

Уже начало светать, когда с шумом открылась дверь и из кухни начали выносить отбросы.

Словно свора голодных собак, все бросились за людьми в больших фартуках, надетых поверх солдатской формы. Впереди бежал каменщик, волоча за собой ребёнка. Делая громадные скачки единственной ногой, он помогал себе костылём; его догонял юноша. Ребята бежали последними. Обогнав женщину в чадре и сбив с ног горбатого старичка, толкая каменщика и одноногого, они бросились выбирать куриные головки и лапки.

Особенно проворный и ловкий в таких делах Барек вырывал добычу из-под самого носа у других.

Доведённый до бешенства каменщик с воем бросился на Барека, Барек отскочил, но споткнулся о подставленный костыль и упал. Каменщик и одноногий начали дубасить Барека. Али и Мукфи бросились ему на помощь. Мукфи с одноногим покатились, вцепившись друг в друга, а Али остался один на один с озверевшим мужчиной, хотя и больным, но всё же вдвое больше и сильнее его. Надо было заставить его отпустить лежащего на земле Барека. Али бросился на каменщика, но сильный удар рассек ему губу.

Зажав голову Али под мышкой, каменщик свободной рукой безжалостно бил его по лицу. Али старался вырваться, но не мог.

Женщина в чадре, видно пожалев мальчика, бросилась на защиту. Отброшенная в сторону, она снова схватила за руку обезумевшего каменщика.

— Оставь! Ты убьёшь его! — закричала она. — У тебя ведь тоже есть дети!

— Они у меня из-под рук вырвали всю еду! — хрипел каменщик. Он оттолкнул женщину и вновь занёс кулак над головой Али.

Али зажмурился, но, к его удивлению, удара не последовало. Рука, державшая его за шею, разжалась, а сам противник стал медленно опускаться на землю.

— Довольно! — Женщина накинулась на Барека, стоящего с поднятым костылём, которым он только что ударил каменщика.

— А он хотел убить меня и его! — Барек показал на Али.

Маленькая фигурка прошла между спорящими и молча уселась на корточки около своего отца.

Уже почти рассвело. Сидящий на земле одноногий жалостливо просил вернуть ему костыль… Почему-то во все ноги улепётывал горбатый старичок.

— Посмотрите, как он его разукрасил, даже родная мать не узнает! — говорил женщине Барек, на всякий случай не выпускавший костыль из рук.

Женщина подошла к Али, но он отвернулся, не желая показывать ей лицо. Стоявшие в стороне Барек и Мукфи были удивлены, когда женщина вдруг обняла Али и Али, всегда такой храбрый, вдруг заплакал и прижался к ней, как маленький.

— Это моя мама! — повернул он к своим друзьям распухшее лицо. — Идите сюда.

Каменщик уже стоял, держась одной рукой за голову, а маленький сынишка пытался ему что-то объяснить, показывая пальцем в сторону дороги.

— Горбатый старик обокрал нас всех! Ха-ха-ха! — Сильный приступ кашля прервал смех каменщика. Он тяжело уселся около одноногого. — Ха-ха-ха! Обчистил всех, пока мы дрались, как собаки, над костью… Будь прокляты все люди, у которых есть чем прокормить своих детей!.. Ха-ха-ха! Мы дрались, а он… Ха-ха-ха!

— Пойдём, мама!.. Пойдёмте, Мукфи, Барек!