Зуб дракона

На секунду я почувствовал в его словах подтверждение своим недавним сомнениям. Но соглашаться с ним и верить, что именно так все и будет, не хотелось. Я резко оборвал этого трепача.

— Ладно, хватит. Заткнись и не каркай. Получится не получится — это не твое собачье дело. Пошли за ментом.

Поднимаясь, он охотно согласился:

— Хватит, так хватит… Кстати, извини меня за тот случай, по-дурацки все получилось…

От его слов у меня неожиданно глаза защипало, и я почувствовал смятение. Черт подери! Впервые за последние годы кто-то передо мной извиняется. Со мной больше все тычками да пинками объяснялись. Я уже и забыл, когда со мной в последний раз вот так, по-человечески.

Я судорожно сглотнул слюну, а мужик вдруг добавил:

— Только жалею, что сегодня этого не сделал. Вмешайся я, может и иначе бы все было.

Всю мою слезливость как отрезало. Резко выдохнув, я прохрипел:

— Ну ты, падла… Пошел давай.

Он сделал шаг по направлению к двери и сказал:

— Дурак ты, парень. Для тебя же и было бы лучше.

Идя за ним следом и хмуро глядя в его спину, обтянутую серым плащом, я и сам начал подумывать: а, может, и вправду было бы лучше? И на хрена я вообще во все ввязался? Вот влип так влип. Теперь мне и денег так не хотелось, лишь бы вырваться отсюда живым. Но только не в тюрягу. Один раз я уже побывал там, не хочу больше. Живым я туда не пойду, лучше вены перегрызть. А раз так, то держаться придется за Ханыгу, другого выхода нет.

Ни словом больше не обмолвившись, мужик перетащил мента за барьер, и положил его в угол, в стороне от кассирши. Сложив и ему руки на груди, он выпрямился и с немым укором посмотрел на меня. Кроме упрека в его глазах было столько неподдельного сочувствия, что я снова почувствовал жалость к самому себе.

Чтобы окончательно не расклеиться, я мрачно посмотрел на брюнета и, все так же вполголоса, сказал:

— Кончай меня взглядом гипнотизировать, на меня это не действует. Давай на место. Ну пошел, пошел…

Сопроводив его до стены, я подошел к Ханыге, сидящему на прежнем месте, на полу возле стойки, и опустился рядом. Рожа у него была постная, из чего я сделал вывод, что денег на почтамте больше не было. Все же решив уточнить свое предположение, я спросил:

— Ну что, Ханыга? Есть бабки?

Он мрачно покосился на меня.

— Нет. Здесь все, что осталось. Остальное по домам разнесли и выплатили до нашего прихода… Шустро, сволочи, работают. Мне Маринка говорила, что деньги привезут после обеда… А может и обманула, стерва, с нее станется. А-а-а. Хрен с ним. Будут деньги. Вован. За заложников получим, не дрейфь.

Подозрительно покосившись на меня, он вдруг спросил:

— Ты о чем там с этим фраером толковал?

Я мысленно выругался. Вот зверюга! Слух, как у собаки. Не знаю почему, но на мужика этого я стучать не стал. К тому же себя ставить под подозрение не решился. Хрен его знает этого Ханыгу, какой он еще финт отмочит? Пожав плечами, я небрежно ответил:

— Струхнул мужик. Просил, чтобы не били больше.

Ханыга снова недоверчиво покосился на меня, но кроме многозначительного іну-нуі ничего не сказал и сосредоточено уставился в какую-то невидимую точку отрешенным взглядом. Мне даже показалось, что он заснул с открытыми глазами. Словно опровергая мое предположение, он вдруг вздохнул и тоскливо сказал:

— Эх, выпить бы сейчас… Аж челюсти сводит от напряжения. В машине бутылка осталась, пропала теперь…

От стены глухой голос упрекнул:

— О бутылке беспокоишься, а людей не жалеешь. Хоть бы женщинам позволили руки опустить…

Услышав голос брюнета, я невольно вздрогнул от неожиданности. Вот неугомонный, больше всех ему надо!

Тоски у Ханыги как не бывало. Он моментально вскочил на ноги и свирепо прорычал:

— Кто?! Кто это сказал?

Подскочив к брюнету, Ханыга рванул его за плечо, развернул лицом к себе и стал стучать ему по груди согнутым пальцем при каждом слове:

— Опять ты, да? Мало тебе было, еще навешать, а, сучара?

Однако порыв психоза у него, видимо, уже прошел. Не спеша пройдясь вдоль стены, он почти миролюбиво проворчал, явно наслаждаясь собой в эту минуту:

— Ладно, волки, я пока добрый.

Он ткнул пистолетом крайнюю женщину в спину.

— Опусти грабли… И ты… Ты тоже опусти… Мужики пока потерпят. Ну и ты, пострадавший, тоже можешь опустить.

Какой-то мужик в шляпе и с трехрядным загривком проскулил:

— А мы чем хуже? У нас тоже руки затекли.

Ханыга нагло заржал.

— А вот пострадаешь, и тебе тоже позволю. Хочешь? Вовчик, тут еще один на п… раскручивается…

Брезгливо поморщившись, я прервал его:

— Брось, Ханыга, не переигрывай.

Ханыга подошел к стойке, вальяжно облокотился на нее локтями и нехотя буркнул:

— Ладно, волки, опускайте лапы… все.

Люди разом облегченно вздохнули, послышался чей-то шепот. Ханыга сразу взвился и пролаял:

— Молчать! Что, б…, расслабились?! Сейчас на ушах стоять заставлю. А несогласным — пулю. Мне терять нечего.

Ропот мгновенно стих. Ханыга повернулся к заложникам спиной и стал яростно лупить кулаком по барьеру, вполголоса матерясь сквозь сжатые зубы:

— Суки, пидарасы… Когда же позвонят? Когда?