Зубровский

Кузнецов покачал головой.

— Черт знает что. Гляньте, какие у него глаза. Совсем потускнели.

— Лучше высматривай остальных.

— Где их высмотришь? Они, наверно, уже далеко. Ищи ветра в поле.

— Не в такую бурю. Видимость никакая, поэтому, бьюсь об заклад, они никуда не денутся. Эти болваны, наверное, кружат неподалеку и, не дай бог, на них наткнуться. Они так боятся бабы, что могут подумать, это она, и начнут палить. Надо быть осторожными.

Да, надо держать ухо востро, мрачно думал он, ведя Милешкина и лавируя между деревьями. Сначала ноги старшины чуть ли не волочились, потом он немного ожил и стал более твердо переставлять их по грязи.

— Вы дрожите, — сказал Кузнецов Милешкину.

— Смотри по сторонам, — оборвал его Уточкин.

Напрягая зрение, он пытался разглядеть среди деревьев хоть кого-то из своих. Если они на самом деле откроют с перепугу огонь, винить в этом будет некого, кроме самого себя. Ведь кто пошел с ним? Тыловые крысы, привыкшие протирать штаны, сидя в наружке и надеяться на помощь. Но вот они в диких горах Кавказа один на один с противником, и помощи ждать неоткуда! Еще удивительно, каким образом они продержались до сих пор. Не надо было вести сюда этих людей. Следовало подождать Болховитинова. Он полагал, что еще боеспособен и крут, но теперь ясно, что за годы жизни в Москве оброс жирком. Вывод — к бою не годен.

* * *

Лихорадочное возбуждение, всепоглощающее чувство торжества и ярости овладело ею, когда она обнаружила пятерых, отбившихся от основной группы. Она была бесшумна и незрима в скалах, а глубоко внизу, на тропе противоположного склона среди осыпи, двигались ее враги. В линзе оптического прицела они были вроде безликих насекомых. Прижимая к щеке приклад винтовки, Фатима одного за другим ловила их в дрожащее перекрестье голубой оптики прицела.

Окончательно выбрав мишень — идущего впереди высокого сутулого человека, она дулом винтовки неторопливо и уверенно проследила последний путь своей жертвы. В эту минуту ее руки плечи и глаза соединились с оптическим прицелом и ружейной механикой в единую систему, наполовину из органики, наполовину из металла. Секунду-другую, напрягая зрение, она смотрела в визир. В ритме пульса голова и грудь жертвы, как маятник, то уходила из поля зрения, то вновь появлялись в перекрестье, затем, наконец, она мягко спустила курок — и в ту же миг маятник упал, а остальные разлетелись в разные стороны как шарики ртути, когда уронишь банку на пол…

Прежде чем эхо выстрела успело вернуться от склонов гор и умолкнуть, все те, кого пуля не тронула, кинулись в укрытие, мгновенно исчезли в зарослях соснового стланика среди камней и за скалами. Видеть это было так смешно, что Фатима непроизвольно хихикнула и опустила винтовку.

А там, внизу, посреди этой разбитой банки с ртутью мало-помалу развеивался дымный знак фосфорного заряда, едкий сигнал попадания. И запашок там, поди, соответствующий. Ноздри у Фатимы раздулись, когда она невооруженным глазом следила за тающей струйкой дыма. Под этой струйкой темнело крохотное неподвижное пятнышко — ее добыча.

Но тут это темное пятнышко шевельнулось и заскулило, зовя своих. Мгновенно замолкнув, она снова поймала добычу в перекрестье прицела, как бы приближая ее к себе, и снова спустила курок, чертыхнувшись.

Потом сквозь линзу прицела посмотрела на убитого ею человека.

Он лежал в полнейшем одиночестве, как человек, сраженный пулей в секторе обстрела далеко от ближайшего укрытия. У границ этого сектора невидимые за камнями и стлаником прятались его дружки. Скованные смертельным страхом, они не смели ни броситься наутек, ни окликнуть друг друга. Только тогда Фатима отпустила свою добычу из перекрестья прицела — отпустила вдаль, где все вновь стало выглядеть маленьким и незначительным по сравнению с тем, что ей еще предстояло сделать…

* * *

Зубровский засомневался, действительно ли он что-то слышал — звук винтовочного выстрела смешался с раскатами грома.

— Стойте! — остановившись, он посмотрел на остальных. — Слышали?

Все тут же остановились, словно одновременно наткнувшись на неожиданное препятствие.

— Впереди, кажется, — сказал Кузнецов. — Чуть левее.

Потом раздалось четыре выстрела подряд — несомненно из винтовки.

— Это Латерьян, — сказал Уточкин. — Но в кого?

— Вряд ли у него остался карабин, — возразил Зубровский.

— Откуда ты знаешь?

— Мы-то не сохранили. Это она.

Потом донесся еще один выстрел, опять винтовочный. Они настороженно ждали следующего, но его не последовало.

— Пять выстрелов. Пять человек, — сказал Зубровский. — Значит, она обежала кругом и встретила их у той трещины в скале, шестым кого-то добила. Теперь возьмется за нас. — Он поспешно повел Милешкина в сторону от выстрелов.

— Постойте, — остановил его Уточкин. — Нельзя же их просто так оставлять!

— Чего ты хочешь?

— Надо помочь.

— Кому? Мертвым? Мертвым не поможешь.

— И она уже идет к нам, — сказал Кузнецов.

— Вот именно, — устало подтвердил Зубровский.

Уточкин продолжал смотреть в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Затем он закрыл глаза.