Зубы Дракона

Шатов неловко полез через сетку, уже перебравшись, зацепился джинсами и упал.

Совсем ты, Жека, ослаб, укорил себя Шатов. На ногах не стоишь. Мало каши ел, видать. Шатов поднес к лицу левую руку. Опять не успел на обед. И как быстро летит время – еще совсем недавно до обеда оставалось полчаса, а теперь уже час, как он должен был состояться.

Праздничный обед в школе. А потом – встреча с выпускниками. Они хотели поковыряться в живой легенде.

Шатов хмыкнул и поморщился от боли. В легенде они как раз поковырялись. Легенда была не так чтобы совсем живой, но встреча с выпускниками прошла в теплой и дружеской атмосфере.

Общество врагов Охотника. Именно с большой буквы – Охотника. Есть, оказывается, и такое общество. Причем здесь Шатов? При том, что Шатова бьют. За то, что он прятался за спины ментов и стрелял в лицо безоружного. В Дракона. В безоружного.

И ведь точно – в безоружного. Пистолет Дракон к тому моменту выронил. Нож… Шатов коснулся лица, ощупал пальцами шрам. Нож тоже, наверное, выронил, после того, как понял, что не достал до горла Шатова. И не понял – Шатов нажал на спусковой крючок сразу, как только нож располосовал ему лицо.

Общество врагов Охотника. И члены его очень не любят Шатова. Или это они обозвали его Охотником?

Чушь. Он Шатов. Евгений Сергеевич Шатов. И он сейчас встанет и пойдет. И пусть они попытаются его остановить.

Встанет и пойдет. Встанет.

Шатов встал.

И пойдет. Шатов сделал первый шаг и вскрикнул.

Боль. Боль разорвалась у него в мозгу как бомба, разорвав на клочки весь мир вокруг, разметав его мысли. Расколов его сознание.

И боль эта была не той, что он испытывал от побоев. Та боль была внешней, пыталась пробиться к его сердцу через кожу и мышцы, а эта, новая боль, полыхнула, разом охватив все тело, каждую его клеточку.

Он был словно нанизан на боль и распят ею.

Он уже не чувствовал стоит или упал, не видел и не понимал извивается его тело, пытаясь стряхнуть с себя хоть чуточку боли, или лежит неподвижно, стиснутое ужасом.

Шатов кричал, но не слышал ни звука. Шатов рвал на себе одежду, словно это она пропитана смертельной болью.

Это была не смерть, это было страшнее смертью, смерть по сравнению с этим могла казаться избавлением.

Адское пламя. Из багровых сполохов, заполнивших весь мозг Шатова, словно прогоревшее полено выпала мысль.

Ты думал, что попал в рай? Что после смерти тебе было дано жить в раю? А если ты ошибся? Если на самом деле это не рай, а ад. Адское пламя.

И рядом с тобой, в этом адском пламени корчится Дракон, которого ты убил. Ты хотел, чтобы он попал в ад? Он попал. Но ценой этому было то, что и ты попал сюда вместе с ним.

В адское пламя. На вечные времена. Вместе с Драконом.

А это значит, что тебе еще суждено с ним встретиться. Здесь, в аду…

…Шатов провалился в огненную яму. И у ямы этой не было дня. Было бесконечное тягучее падение сквозь жадные пряди пламени, сквозь жалящий рой огненных искр, прожигающих тело насквозь, сквозь яростную, режущую боль.

Вниз и вниз.

Тело горело и не сгорало, потому, что так было угодно боли. Она пожирала Шатова и не могла насытиться, перекатывала его на своем шершавом языке, не решаясь ни выплюнуть, ни проглотить.

– Больно? – радостно спросил Дракон. – Я спрашиваю – больно?

– Я не хочу с тобой разговаривать, – прошептал Шатов обугленными губами.

– А придется, никуда ты от меня не денешься, – мстительно прошипел Дракон. – Никуда.

– Я не буду…

– Упрямый. Был упрямый и остался упрямым, – Дракон попытался улыбнуться, но улыбка затерялась где-то в лохмотьях рваной окровавленной плоти. – Ты мне в глаза посмотри, Шатов. Посмотри.

– Не хочу, – сказал Шатов, но все-таки посмотрел.

Один глаз Дракона уцелел, второй исчез в черном провале раны.

– Красивый? – спросил Дракон.

– Мертвый.

– Мертвый… Дудки, – пасть Дракона раскрылась широко, обдав Шатова смрадом чего-то приторно-сладкого. – Ты живой – я живой.

– Я – живой?

– Живой, живой, ты ко мне только в гости попал. Только в гости. Когда я тебя отпущу, ты вернешься… – Дракон махнул рукой.

– Это ты меня сюда вытащил? – хотел спросить Шатов, но только закричал от нового приступа боли.

Вместо вопроса получился вой, но Дракон все понял.

– Нет, я не могу тебя сюда затащить. Жаль. Не могу. Тебя сюда отправляют другие. Такие же, как ты, живые. А я могу только с тобой говорить. И отпустить наружу, если захочу.

– Будь ты…

– Проклят? – переспросил Дракон. – А со мной что происходит? Куда уж дальше – я в аду. И буду тебя ждать здесь, Шатов. Тут тепло.

– Тут больно, – вырвалось у Шатова.

– Больно. Пока тебя не было, я кричал, а сейчас, когда кричишь ты, мне даже стало легче.

Раскаленные стены сжались, И Шатову показалось, что на их неровностях остаются клочья его плоти. Остаются, но продолжают болеть.

– Не бойся, ты не умрешь сейчас, – сказал Дракон. – Не умрешь. Все будет хуже. Ты будешь хотеть попасть сюда, как награды.

– Заткнись, – потребовал Шатов.

– Будешь, это я тебе обещаю. Я Дракон. Тебе, Охотнику. Обещаю. Сейчас ты можешь уходить. Но ты вернешься.

– Нет.