Зубы Дракона

Во втором случае боль также была нечеловеческая. Тянулся приступ дольше, чем первый раз. Или Шатову это только показалось? Или действительно боль тянулась дольше? И потом боль, не прекращаясь, породила бред.

Ад, пламя, боль и голос Дракона. Боль, пламя и обещание Дракона, что… А что он обещал? Что Шатову наяву будет хуже, чем в огненной яме боли? Что Шатов попросит Дракона о помощи? Что, благодаря Шатову, Дракон снова вернется к людям?

Бред. Не думать об этом. Думать о том, что общего в этих приступах. Пока – что общего.

Время. Время, когда боль обрушивалась на Шатова. Около трех часов. Первый раз он посмотрел на часы в кабинете участкового, Ильи Васильевича Звонарева. И время было то ли чуть меньше трех, то ли – чуть больше. Он вышел на площадь, очень захотелось пить. Пошел к кафе… И не дошел.

Второй раз… Шатов облизал губы. Второй раз он взглянул на часы, обнаружил, что уже немного за три и… Приступ. Что-то Шатов еще подумал тогда. Что?

И в первый раз, и во второй. Что? Шатов дернул было рукой, чтобы потереть лоб и выругался. Пеленки не пускают. Совершенно не пускают. Деткам разрешается лежать, плакать, ходить в подгузники и кушать по расписанию.

Кушать по расписанию. И в первый раз и во второй он нарушил расписание. Ему ведь и Дмитрий Петрович, и Светлана напоминали, что обед ровно в два часа. А он решил не возвращаться.

Вчера, если это было вчера, он просто не успел попасть в школьную столовую, так как был очень занят разборкой с тамошними школьниками. Два нарушения режима и два приступа. Совпадение? Может быть. Очень может быть. Но отметить это для себя стоит. Пока только отметить, не задавать дурацкие вопросы, а просто запомнить и отложить для памяти. Еще отложить для памяти Общество врагов Охотника. И еще варваров.

Общество врагов Охотника – это тренированные брюнет и русак. Варвары… Это те, кто мог перехватить Шатова, если бы его не успели остановить мальчики. И Шатов еще должен был пожалеть, что не попал в руки врагов Охотника. В руки? Шатов попытался улыбнуться. В руки и ноги. И улыбаться тебе, Шатов, не стоит. У тебя от улыбки губка болит. Как напоминание, что вчера в тебе немного поковырялись.

Итак, общего в обоих приступах было много. Время начала и нарушение режима питания. Различия?

– Доброе утро, Евгений Сергеевич, – сказал Дмитрий Петрович, входя в спальню.

Радостной улыбки, как, впрочем, и любой другой улыбки, на лице у Дмитрия Петровича не было.

– Сегодня я не ходил встречать рассвет, – сообщил Шатов вместо приветствия.

– Да, я знаю.

– Я сегодня, похоже, вообще никуда не пойду… – полувопросительно сказал Шатов.

– Очень может быть, – Дмитрий Петрович присел на стул возле кровати, не забыв аккуратно поддернуть отутюженные брюки.

– А вот и не угадали, – Шатов ухмыльнулся одной стороной рта, той, где не болели губы. – Я смогу сегодня сходить, если захочу.

– Вряд ли, – покачал головой Дмитрий Петрович. – Принято решение ограничить ваши передвижения.

– А нельзя было просто закрыть меня где-нибудь? Не привязывая к кровати. И я не смог бы никому навредить.

– Вы смогли бы навредить себе, Евгений Сергеевич.

– Ну и что? Ведь себе, а не кому другому.

Дмитрий Петрович внимательно посмотрел на Шатова.

– Извините, но этого мы вам тоже позволить не можем.

– Мы? Кто это мы? Мы – Дмитрий Петрович, простите, не знаю фамилии? Или это Дмитрий Петрович и Илья Васильевич? Или это те же и Светлана? Кто – мы?

– Те, кто хотят вам добра.

– Можно без штампов?

– Хорошо, – кивнул Дмитрий Петрович, – можно без штампов. Те, кто не хочет, чтобы вы причинили себе вред. Те, кто рассчитывает получить от вас какую-нибудь пользу.

– Ага, мы уже заговорили о пользе… От связанного? Вон, Светлана уже чуть не изнасиловала меня связанного. Я надеюсь, что вы не станете лезть ко мне с поцелуями?

– Нет, – вежливо улыбнулся Дмитрий Петрович.

– Слава Богу, а то я уже заволновался.

– Не волнуйтесь, Шатов. Об этом – не волнуйтесь.

– А о чем мне волноваться? О том, что у меня начинает чесаться спина, а я не могу ее почесать?

Дмитрий Петрович посмотрел на часы и встал со стула.

– Уже уходите? – спросил Шатов.

– Сейчас Светлана принесет вам завтрак, я с вашего позволения, также позавтракаю, но у себя, а потом…

– Светлана будет меня еще и с ложечки кормить?

– Да. И спину почешет.

– А если я не стану кушать с ложечки – вы меня начнете через трубочку кормить? Или внутривенно? Глюкозой?

– Не станем, – сказал Дмитрий Петрович.

– И я смогу объявить голодовку?

– Сможете.

– И умереть от истощения у вас на глазах?

– Это вряд ли, – Дмитрий Петрович открыл дверь.

– А почему? Вы меня заставите или убедите?

– Просто вам станет очень плохо. Настолько плохо, что вы перестанете спорить.

– Угрожаете? – почти выкрикнул Шатов.

– Ставлю в известность, – Дмитрий Петрович вышел из спальни.

Ставит в известность, блин. В известность ставит о том, что вовремя не покушавшему становится очень плохо. Радуйтесь, Шатов, подтвердилось ваше наблюдение. Тут и вправду действует правило: не покушал – получи приступ боли. И как же они этого добиваются?