Зубы дракона. Мои 30-е годы

В большинстве международных анекдотов «фюрер» также заслоняет «Адольфа». «Гитлер – это месть Австрии за Садовую» (G, 124). При сравнении с дуче Гитлер выступает в качестве подражателя: Hitler: Ave, Imperator! Und Mussolini antvortete: Ave, Imitator! (Гитлер: «Здравствуй, император», на что Муссолини: «Здравствуй, имитатор!»; G, 123) В позднем анекдоте, уже на русскую тему, на вопрос о разнице между фюрером и солнцем следует ответ: «Солнце на востоке восходит, а Гитлер закатывается» (G, 130). Недаром русский фронт назывался «восточным».

«Домашние» анекдоты, впрочем, издевались и каламбурили, подчас переходя на личность. К примеру, по поводу нацистского приветствия: встречаются два психиатра, один здоровается: Heil Hitler! – Darauf der andere: – Heil du ihn! (игра слов: глагол heilen – «лечить» – в повелительном наклонении совпадает с приветствием Heil, так что на приветствие одного психиатра: «Да здравствует Гитлер!» – другой отвечает: «Сам его лечи!»; H, 26.) Как и у сподвижников, у фюрера было фамильярное прозвище – Gr"ofaz – аббревиатура от gr"oster Feldherr aller Zeiten, «величайший полководец всех времен» (см.: G, 160)[142]. Не обошлось и без скабрезностей: «Почему фюрер всегда держит фуражку на причинном месте? Чтобы защитить последнего безработного» (H, 50). Кстати, видимая привычка скрещивать руки аккурат на этом месте, которую постепенно переняли у Гитлера его сподвижники, дала возможность Ромму в фильме «Обыкновенный фашизм» смонтировать на эту тему уже зрительный фривольный анекдот. Жаль только, что немецкий антинацистский фольклор нам был тогда неведом. Удалось Ромму из хроники сложить и ироническую автобиографию Гитлера – жаль, что тоже без опоры на анекдоты. Зато историческое время само остранило главную видимую черту Грёфаца – пафос по отношению к самому себе. Разумеется, поколения, выросшие после и помимо тоталитаризма и готовые вышучивать всё и вся, никогда не узнают, что анекдоты тех времен были не только насмешкой, но и противоядием против собственного страха.

«Сталиниада» – как назвал свою первую постсоветскую книжку Борев[143] – существенно отличается от гитлеровского Witz. И дело не в избранности вождя – если шутки о соратниках затерялись, то преемники, как сказано, заняли свое место в сборниках (при этом многие анекдоты оказались, как пресловутое красное знамя, «переходящими»). Дело в двойственности самого сталинского анекдота, тяготеющего к двум разным ипостасям: к анекдоту «о Сталине» и анекдоту «от Сталина» или «байке».

Казус «Сталин»

Для Борева анекдоты, слухи и сплетни, складывающие «неортодоксальный образ Сталина», есть «свободная в своей неподцензурности форма хранения социального опыта»[144].

Возможен и другой, фольклористский, взгляд на вещи: «Анекдоты о Сталине складываются в большой разветвленный цикл, явно соотносящийся с русской книгой о Дракуле (XV век) и с анекдотами об Иване Грозном (XVI век)», – пишет летописец жанра Е. Курганов, поименовав соответствующую главу «Сталин как Тимур» и отослав тем самым традицию еще и к восточной «притче о тиране»[145].

Разумеется, предания о тиранах и шутах (каковым Курганов самовольно назначил Карла Радека) могли отложиться так или иначе в сталинском фольклоре. Но анекдот фольклорен не только тем, что он вечно традиционен и передает из века в век свои лекала, но и тем, что он вечно актуален, отрываясь от традиции в сторону текущего мгновения. Немногие уцелевшие примеры радековского остроумия замечательны именно своею конкретностью: «Я Сталину цитату, а он мне ссылку». Или: «Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро» (Б, 128–129). По законам не выдуманного, а вполне социалистического реализма радековский анекдот нашел продолжение в анекдоте о судьбе самого Карла Радека:

В камере трое узников выясняют, кто за что сидит: «Я за то, что ругал видного партийного деятеля Радека». – «А я за то, что поддерживал Радека». – «А я – Радек» (Б, 129).

Сэр Исайя Берлин, ахматовский «гость из будущего», родившийся, однако, на территории Российской империи, заметил как-то: