Зуд

Амад, держа в каждой руке по высокому бокалу «ром-фанты», топтался под грибком бальзаковских дам. То есть топтаться-то он топтался, а обращался всё-таки к одной:

— Ай лав ю!..

Днём раньше Вадим, не зная, как избыть тоску, опустился до самого некуда — показал бармену фотку Таньки. В мобильнике. В купальнике…

— Красивая, — одобрил Амад. — Когда она приедет?

Вадим вдруг сообразил, что бармен мог и знать его дочь. Они с Катей ведь были здесь в прошлом году. Хотя все русские для него — на одно лицо. Наверное…

Неожиданно это показалось ему очень важным. Сам себя ненавидя, принялся докапываться до бармена: давно ли тот работает в Yellow Dolphin Resort‘е? Но Амад не понимал. Ни по-английски, ни по-русски, ни на пальцах. Наконец, Вадим дошёл. Открыл блокнот, настукал там год — и ткнул в нос бармену.

Тот долго и заинтересованно изучал экран. Потом забрал у Вадима мобильник, стёр цифры и написал свои: 3000. (Да не поленился, жук, нашёл значок: $) Вадим не понял, что это значит, плюнул, взял смартфон и пошёл восвояси.

Только ближе к ужину до него дошло. Бармен решил, что русский лох интересуется, сколько он стоит, — и назвал свою цену.

«Сколько назовёшь сейчас?» — с гадливым интересом думал Вадим.

Мелькнуло в памяти: загорелая Катя, похожая на кинозвезду, рассказывает ему о курортных нравах. Век живи — век учись. Оказывается, у них есть даже свой сайт, где русские дамы, ставшие жертвами альфонсов, делятся впечатлениями и выкладывают досье на особо ярких персонажей.

Вряд ли среди них есть Амад — слишком уж грубо и топорно он работает. Видно, только начинает свою карьеру. И всё же…

Странно, подумал Вадим, я никогда не задумывался, откуда Катя так много об этом знает. Неужели?.. Ужели, ужели. Словно яркая вспышка высветила перед ним бездну, от которой он тут же отпрянул — ради собственного блага. Он слишком хорошо знал свою жену, чтобы всерьёз опасаться за её душевное и телесное благополучие.

Иное дело эта, с заколкой. Огромная, старая, страшная. Вот уж кому не нужно шуметь и размахивать руками, чтобы занимать больше места в пространстве. И всё-таки она тоже кричит по-своему — кислотными купальниками и парео, огненным цветком в пережженных волосах, вульгарно-алым ртом. Как и они все.

Вадим уже успел привыкнуть к тому, что многие здесь исходят криком, не разжимая губ.

Как и сам он, впрочем.

— Ай лав ю! Ай лав ю!! Ай лав ю!!!

«Да прогони ты его, чёрт…»

Он уже готов был спрыгнуть с лежака и бежать спасать соотечественницу. Но тут оказалось, что сама Огромная не видит в происходящем никакой проблемы. С удовольствием приняла у бармена коктейли — себе, подруге. Алчно всосалась в соломинку:

— «Ай лав ю, ай лав ю»… Гуляй отсюда. Чего прилип?

«Ай, молодец!» — восхитился Вадим. «Всё-таки женщина — это нечто непредсказуемое. Я никогда не смог бы так легко выйти из ситуации, заведомо для меня унизительной, как это сделала она. Не смог бы и не могу».

19

То, что Катя с ним несчастлива, он стал подозревать очень скоро после свадьбы, но долго не хотел верить. После рождения дочери это стало очевидно. Жена могла с самого утра часами реветь в подушку, ничего не объясняя. Да так плакала, у Вадима сердце разрывалось. Но чем он мог помочь?..

Он ведь и сам понимал, в чём дело. Он не смог её спасти. Она по-прежнему билась о стены своей тюрьмы, только теперь уже не было и надежды. Он отнял у неё надежду, Танька отняла у неё надежду.

Он ждал, что это как-то само пройдёт, но становилось только хуже. Дочка росла — что-то понимала, пугалась, спрашивала, почему мама плачет. Объяснить ребёнку, что происходит, Вадим не умел. И придумал вот что: когда на Катю накатывало, одевал Таньку, выводил из дому — и они отправлялись «путешествовать».

Они отметились, кажется, во всех ресторанах Москвы; ребёнок не испытывал в злачных местах никакого стеснения, сползал со стула и деловито разгуливал между столиков, наслаждаясь пьяным умилением взрослых. Покончив с русской и европейской кухней, перешли на экзотику, попробовали оленину, змеиное мясо и даже, кажется, медвежатину — Вадим, убей бог, не помнил такого, но уже взрослая Татьяна много лет спустя утверждала, что прекрасно помнит, как они «ели медведя».

Потом всё как-то устаканилось — дочь пошла в школу, а Катя устроилась редактировать серьёзный литературный журнал и перестала блажить. А вот Вадим с удивлением понял, что тоскует — не об истериках, конечно, а о том чудесном времени, когда они с Танюшкой были друг у друга одни на всём белом свете. Он боялся, что это время уже не вернётся. Школьница утратила всякий интерес к отцу.

«А ведь я даже и не знаю, почему устаканилось… — сообразил вдруг Вадим. — Возможно, Кате просто нужно было чувствовать близость к искусству. А может, у неё там был любовник?..»

Эта неожиданная мысль удивила его, но додумывать он её не стал — за давностью лет история уже не имела значения.