Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

— Вы сказали, что меня любите.

— Вам что-то почудилось.

— Да нет же. Вот сережки, которые вы подарили. — В подтверждение она их пощупала. Перед тем как их подарить, вы сказали, что любите. Вы сами знаете, что сказали. И если бы я подумала, что вы все это время надо мной насмехались, я бы, я бы… — она всхлипнула‚ я бы их бросила вам в лицо!

— Прекратите со мной говорить в этом тоне, — сухо сказал герцог. — И позвольте предупредить, что ваши попытки меня обмануть или запугать…

Она швырнула сережки ему в лицо. Но не попала. Что не извинило этот возмутительный жест. Герцог показал на дверь.

— Прочь! — сказал он.

— Со мной такое не пройдет! — засмеялась она. — Я не уйду, если только вы меня не вытолкаете. А если так, весь дом переполошу. Приведу соседей. Всем расскажу, как вы поступили, и… — Но ее негодование сменилось жгучим стыдом унижения. — Ах вы трус! — ахнула она. — Трус! — Она закрыла лицо фартуком и с жалостливыми рыданиями привалилась к стене.

Неопытный в любовных похождениях герцог не мог так запросто переплыть море женских слез. Его переполняла жалость к несчастной дрожащей у стене фигуре. Как ее успокоить? Он бездумно поднял с ковра жемчужины и приблизился к ней. Тронул ее за плечо. Она отшатнулась.

— Не надо, — сказал он мягко. — Не надо плакать. Не могу на это смотреть. Я был глуп и невнимателен. Как, напомните, вас зовут? Кейти, верно? Так вот, Кейти, я хочу извиниться. Я неудачно изъяснился. В печали и унынии я в вас надеялся найти утешение. Я, Кейти, схватился за вас как за соломинку. И затем, кажется, что-то сказал, от чего вы решили, что я вас люблю. Мне почти жаль, что это не так. Неудивительно, что вы в меня бросили сережками. Мне… мне почти жаль, что вы не попали… Видите, я вас простил. Теперь и вы меня простите. Не отвергайте сережки, пожалуйста. Я подарил их на память. Носите их, чтобы не забывать обо мне. Ибо вы меня теперь никогда не увидите.

Девушка перестала плакать, злость свою она расточила в рыданиях. На герцога она посмотрела горестно, но взяла себя в руки.

— Куда вы собрались?

— Не спрашивайте меня об этом, — сказал он. — Довольно того, что я готов отправиться в путь.

— Это из-за меня?

— Ни в коей мере. Ваша привязанность, наоборот, из тех вещей, которые придают горечи моему уходу. И все же… я рад, что вы меня любите.

— Не уходите, — пролепетала она. Он снова подошел, и на этот раз она не отстранилась. Вам кажется неуютной квартира? — спросила она, глядя ему в лицо. — Есть жалобы на обслуживание?

— Нет, — сказал герцог. — Обслуживание всегда было вполне приемлемое. Сегодня я чувствую это особенно остро.

— Тогда зачем вы уходите? Зачем разбиваете мне сердце?

— Достаточно того, что я не могу поступить иначе. Впредь вы меня уже не увидите. Но уверен, что, пестуя обо мне воспоминания. вы в этом найдете некоторое скорбное удовольствие. Вот сережки! Давайте я сам их вам надену.

Она повернула голову. В мочку левого уха он поместил крючок от черной жемчужины. На щеке, обращенной к нему, оставались следы слез; ресницы еще блестели. Несмотря на всю ее блондинность, они, эти сверкающие ресницы, были вполне темны. Герцог почувствовал порыв, усмирил его.

— Теперь другое ухо, — сказал он.

Она повернулась. Вот и розовая жемчужина заняла свое место. Но Кейти не шевелилась. Как будто она чего-то ждала. Да и сам герцог чувствовал какую-то незавершенность. Он не сразу отпустил жемчужину. Потом, вздохнув, отстранился. Она на него посмотрела. Их глаза встретились. Он отвел взгляд. Отвернулся.

— Можете поцеловать, — пробормотал он и протянул вперед руку. Затем спустя некоторое время почувствовал теплоту приложенных к ней губ. Он вздохнул, но не возвратил взгляд. Снова пауза, на этот раз дольше, затем звон и дребезг уносимого подноса.

Глава XVIII

Женщина, в которой силен материнский инстинкт, не сможет удовольствоваться собственным потомством. Миссис Бэтч была из числа таких женщин. Будь у нее дюжина собственных детей, она бы все равно полагала себя матерью двух квартировавших у нее юных джентльменов. Бездетная, не считая Кейти и Кларенса, она в обращении со сменявшими друг друга парами жильцов черпала из воистину необъятного запаса материнских чувств. Набирая новых подопечных, она ничего не скрывала. Каждому джентльмену она сразу же сообщала, на какие рассчитывает отношения. Больше того, в ответ она всегда ждала сильных сыновних чувств: этого требовала справедливость.