Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

— Добрый вечер, джентльмены, — сказал он. — Буря, кажется, закончилась.

Вполголоса ему отвечали:

— Да, ректор.

— И как выступила наша лодка?

Последовало шаркающее молчание. Все посмотрели на помощника ректора: сообщить новость или доложить галлюцинацию явно полагалось ему. Его вытолкнули вперед — крупного мужчину нервно щипавшего большую бороду.

— По правде говоря, ректор, — сказал он, мы… мы сами не знаем.[114] — Тут он, нельзя иначе это назвать, захихикал. Это уронило его в глазах товарищей.

Вспомнив предшественника помощника ректора — тот прославился случаем с солнечными часами, — ректор едко посмотрел на этого.

— Ну, джентльмены, — сказал он затем, — наши юные друзья, кажется, уже за столом. Последуем их примеру? — И он первым пошел внутрь.

Уже за столом? Сомневавшиеся доны заинтересовались такой гипотезой. Но внутренний вид зала с нею плохо соотносился. К помосту протянулись три длинных белых стола, прогибавшихся под привычной посудой, столовым серебром и цветочными горшками по случаю торжества. Вдоль стены выстроились, как обычно, слуги, неподвижные, с перекинутыми через руки полотенцами. Но и только.

Ректор понял, что кто-то устроил протест или розыгрыш. Гордость требовала не обращать на это никакого внимания. Не оборачиваясь, он с достоинством прошествовал к возвышению, за ним последовали его подчиненные.

Как и в других колледжах, в Иуде молитву перед трапезой читает старший студент. Молитва Иуды (сочиненная, говорят, самим Кристофером Уитридом) отличается пространностью и совершенством своей латыни. Кто ее прочтет сегодня? После безуспешных попыток вспомнить прецедент, ректор вынужден был создать новый.

— Младший преподаватель, — сказал он, Прочтет молитву.

Покраснев до корней волос, младший преподаватель мистер Педби вышел нетвердой походкой и снял со стены небольшой деревянный щит, на котором Вырезаны слова молитвы. Мистер Педби был — и есть — математик. Трактат о Высшей Теории Сокращенного Деления на Десятичные Дроби уже приобрел ему европейскую репутацию. Педби был — и есть — гордость Иуды. И нельзя оспорить, что во исполнение долга, на него возложенного, он скоро совладал с нервами и звонко прочитал латынь. Зря он это сделал. Ошибки, совершенные им в долготах, были столь мучительны и бессчетны, что переглядывались даже слуги, а за столом доны с перекошенными лицами издавали, еле сдерживая себя, ужасные звуки. Сам ректор не смел поднять взгляд от тарелки.

В каждой груди за высоким столом, за каждым пластроном или черным шелковым жилетом, зажглась радость по случаю рождения нового. Внезапно, нежданно, в их академической среде произошло событие, которое ждет высшая судьба. Набор тем для разговоров в профессорской пополнился и обогатился на все времена. Пройдут лета и зимы, старые лица исчезнут и сменятся новыми, но историю про молитву Педби рассказывать не перестанут. Не родившиеся еще поколения донов будут смеяться над этим преданием и дорожить им. В стихнувшее постепенно за столом веселье вмешалось что-то вроде трепета. Съев суп, доны в молчании прихлебывали сухой темный херес.

Те, кто сидел лицом к ректору и спиной к пустоте, позабыли о том, что совсем недавно их беспокоило. Они замечали только приятную тишину, в которой прозревали грядущее и видели, как ярче и ярче на пути в вечность расцветает предание о молитве Педби.

Вздрогнув от хлопка шампанского, они вспомнили, что сидят на гребном банкете, и весьма своеобразном. Поданный после супа палтус и шампанское после хереса отчасти вернули этим мыслителям способность иметь дело с реальностью. К вышеупомянутым троим-четверым, побывавшим на реке, вернулась утраченная вера в собственные глаза и уши. У остальных за время трапезы дух восприимчивости превратился в уверенность. Помощник ректора сделал вторую, более решительную попытку просветить ректора; но тот посмотрел на него столь подозрительно и сурово, что помощник снова запнулся и сдался.

Снизу на пустых столах блестела непотревоженная посуда, в горшках цвели невинно цветы. А вдоль стены, невостребованные, но неосвобожденные, стояли слуги. Многие из тех, кто постарше, стояли с закрытыми глазами и свесив голову затем иногда, вздрогнув, выпрямлялись, удивленно моргали, вспоминали.