Звени, монета, звени

Наверное, это насмешка судьбы, но единственное, о чем я не мечтал тогда, это венец Ард-Ри. Не улыбайся, Бранн, не улыбайся. Я скажу больше: предложи мне его тогда — я бы с негодованием отверг бы этот символ верховной власти, связывающий по рукам и ногам, налагающий ответственность за многое, слишком многое…

Моя мать умерла родами. Отец, странный человек, которого не должно было быть, погиб на охоте. Говорили, что его зарезал раненый вепрь. Впрочем, слышал я и то, что раны на груди Эохайда, когда его принесли из леса, больше напоминали следы от острого копья. Говорили даже, что копье то отковали в Ардкерре и послали в цель по повелению Ард-Ри Меновига. Говорили, что до самой смерти отца он боялся, что муж сестры, Сильвест Второй, решит, что имеет больше прав на верховную власть в Пределе, чем он, Меновиг Мак-Дегайд. И многие поддержали бы его, случись так. Так говорили, и, быть может, это правда.

Как бы там ни было, но сразу же после смерти отца меня отдали на воспитание на родину дяди, в семью правителя Сенхана, будущего отца Ронана Нехта. Там я познакомился с юношей по имени Гуайре.

Старше меня на двенадцать зим, он тоже рано осиротел. Не отличавшийся особенной красотой и силой, он ловчее прочих удил рыбу, ставил самые хитроумные силки, мудростью и красотой речей превосходил зрелых мужей, а его искусству управлять колесницей завидовали даже воины Эората. Не знаю почему, но я понравился Гуайре. Мы почти не расставались, и я многому у него научился.

Я воспитывался в Эорате до шестнадцати зим, и, клянусь Всеблагими, это было славное время! Должно быть, лучшее время в моей жизни. Но вот настала весна, и Ард-Ри Меновиг призвал меня в Ардкерр, чтобы в числе прочих юношей наречь на Кнок Ан Ар воином Предела и мужчиной. Разумеется, мой друг Гуайре поехал со мной.

Мы мчались по весенней степи ураганом; казалось, что колесница, запряженная лучшими эоратскими скакунами, летит, не касаясь колесами земли. А мы смеялись и кричали, распевали воинственные песни и вызывали на бой весь свет. Даже тихому и спокойному в любое другое время Гуайре, казалось, передалась часть моего задора.

Тот день стоит перед моими глазами настолько явно, будто он был вчера. Гуайре остановил колесницу прямо у широко раскрытых ворот Ардкерра, в которых уже стоял сам Ард-Ри и его жена, моя тетя, встречающие племянника. А я стоял, вцепившись в борта, не в силах разжать пальцы. Застывший. Окаменевший. Всем своим существом впитывая негромкую песню, что лилась мне навстречу из окна Грианнана.

Кругом шли по своим делам люди, играли дети, с лаем проносились куда-то собаки, где-то рядом звенел молот в умелых руках кузнеца, но для меня во всём Пределе не было в тот момент других звуков.

Песня кончилась, а я всё стоял, завороженный, глядя, как на крыльцо выходит девушка, почти девочка, тонкая и стройная, как березка. И в тишине прозвучали слова Меновига: «Добро пожаловать домой, Коранн. Знакомься, это моя дочь, Этайн».

Этайн…

Сердце, зажатое в маленьком кулачке. Я прожил в Ардкерре девять зим. Никому не известный мальчишка постепенно превращался в мужчину. Взрослела и моя двоюродная сестра, день ото дня становясь всё краше. Мы быстро подружились с ней, и эту робкую, застенчивую дружбу я не променял бы на сокровища всех Четырех Пределов.

Гуайре было проще — уже через три зимы он женился, жена родила ему сына, потом второго… А я день ото дня всё больше терял покой и не знал, проклинать или боготворить ту, что никогда не станет моей. Я смотрел на нее и с ужасом понимал: пройдет совсем немного времени, и настанет срок. И соберутся в Ардкерре на Празднике Быка славнейшие мужи Предела, чтобы решить, кто станет новым Ард-Ри.

И кому достанется моя Этайн.

Я знал, она будет верной женой любому, кого бы Четыре ни предрекли ей в мужья. Будет ли она любить его? Какая разница! Она, как и я, потомок Сильвеста Кеда, была зачата и рождена для того, чтобы однажды перешагнуть через любовь. Через себя. Как поступали до нее восемь поколений гордых и прекрасных женщин. Быть может, они, безропотные фигуры на доске в фидхелл, которой развлекались мужчины, тоже любили кого-то другого. Быть может, сердце их кровоточило так же, как и мое, когда кто-то делал за них самый главный выбор в их жизни. Но когда долг обнажает свой сверкающий клинок, любовь должна безропотно встать на колени и подставить шею под удар. Во имя благополучия Предела. Я знал всё это, как знал и то, что вряд ли смогу жить после того, как мою Этайн отдадут другому.

Девять зим, изо дня в день сжигаемый огнем, пылающим в груди. Мужчина превратился в воина. Девять зим рвущийся прочь: под мечи и копья врагов, с посольскими поручениями, с торговыми караванами. И раз за разом возвращающийся назад, влекомый на аркане негромкой песни и быстрого взгляда из-под опущенных ресниц.

Не помню, как и когда мне впервые пришла в голову эта мысль. Когда я поделился ею с Гуайре, мой друг долго смотрел на меня и молчал. Совсем как ты сейчас. У тебя его взгляд, Бранн.

— Ты замыслил невозможное, Коранн, — наконец сказал он.