Звени, монета, звени

— Невозможное?! Разве не гласит закон, что любой мужчина может быть избран Ард-Ри? Не важно, какого он рода! Для всех претендентов главная цель — венец верховного правителя, а Этайн — лишь обязательный довесок к нему. У них нет выбора: девять поколений свадьба следовала за избранием Ард-Ри, как необходимое завершение ритуала, символ единения с землей Предела. Лишь встав наутро с брачного ложа, новый правитель оказывается полностью в своем праве. Гуайре, мне не нужен венец, и Всеблагие в том свидетели. Но если для того, чтобы получить желанную женщину, мне придется взять его в довесок — клянусь жизнью, я пойду на это!

— Ты замыслил невозможное, — вновь повторил Гуайре, и я едва сдержался, чтобы не ударить своего друга. Сжигаемый гневом, я резко развернулся, чтобы уйти. Его голос настиг меня у выхода:

— Когда едем, Луатлав?..

Мы носились по Пределу три зимы. Ввязывались во все возможные дрязги между правителями. Выслеживали медведей-людоедов в лесах и разбойников в поймах рек. После одной такой охоты Гуайре получил свою знаменитую рану копьем и не менее знаменитое прозвище. В тот день мы не должны были выжить — и всё-таки выжили, на радость или на беду, смешав кровь свою на поле боя.

Мало-помалу, по Пределу загремела слава о потомке величайшего Ард-Ри в истории, всё чаще и чаще называемом просто Сильвестом. Удачливом человеке. Непобедимом воителе. Щедром дарителе. Мудром дипломате. Страстном любовнике. Обо мне говорили, мной восхищались, меня воспевали — прежняя мечта осуществилась. Но теперь она потускнела и стерлась, как старая монета, некогда так ярко блестевшая на солнце. И даже звон ее — радостный, беззаботный, чистый звон — стал глухим и мертвым.

Воин превратился в героя.

Однажды поздней осенью, когда мы заночевали в степи, ко мне явился во сне Лаурик Мудрый.

— Воин! — обратился он ко мне. — Сознаешь ли ты, что ты задумал?

— Разве не Четыре дали человеку способность любить? — дерзко ответил я. — Неужто теперь Их Уста откажут мне в этом праве?

— Твоя любовь может стать пожаром, который сожжет Предел дотла.

— Пускай! Ибо Предел, в котором всё расписано заранее, в котором человек — ничто, камешек, — недостоин существовать!

— Замолчи, дерзкий! Бойся Высшего гнева! — грозно нахмурился Лаурик, топнув ногой. Я расхохотался, глядя ему в лицо, и Мудрый отступил. Он понял, что в его власти убить меня, но не запугать.

— Меновиг всё равно не даст согласия на этот брак. Он склоняется к Илбреку Мак-Аррайду, и я тоже одобряю этот выбор.

— Не один Меновиг решает, кому передать венец. Я неплохо потрудился за это время.

— Знаю, знаю. Величайший герой Коранн Луатлав, прямой потомок Сильвеста Кеда… Уже слышны голоса молодых дураков, призывающих возложить на тебя венец, сочетать вас браком с Этайн, соединив разбитое некогда целое, и изменить навсегда закон престолонаследия.

— Так уж ли это глупо? Разве не потому закон таков, какой он есть, что мой великий предок не оставил наследников мужского пола? И потом, скажи мне, о Мудрый: о каком благополучии и процветании для Предела может думать Ард-Ри, если с каждым днем его правления близится срок, когда ему придется отказаться от всего в пользу другого?

— Не пытайся убедить меня в том, что ты не спишь ночей в думах о Пределе! — фыркнул Лаурик. — Спроси сам себя: во имя чего ты стал тем, кем ты стал? И что будет потом, если твой план осуществится? Ведь даже в этом случае вы не сможете целиком и полностью принадлежать друг другу. Вернее, она — сможет, а вот ты… Венец Предела — это не та вещь, которую можно забросить в дальний угол и забыть о ней. Это тяжкая ноша, Луатлав, ноша, пригибающая к земле даже самых сильных. Стоит ли женщина — сколь угодно прекрасная и желанная — того, чтобы взваливать на себя эту ношу? Не проклянешь ли ты потом эту любовь, не возненавидишь ли? Подумай хорошенько, воин, и если чувствуешь хоть малейшее сомнение — отступи. Отступи пока не поздно…

Я проснулся в смятенных чувствах и ничего не стал рассказывать Гуайре. Он же не настаивал, как и всегда, хотя прекрасно видел, что со мной творится что-то неладное.

— Мы возвращаемся в Ардкерр, — коротко приказал я. Нет, меня не страшили ни слова Мудрого, ни даже гнев Четырех. Но странный сон заставил меня задуматься еще об одном, о чем раньше я не помышлял.

Чем я отличаюсь для Этайн от всех тех, кто не прочь примерить венец Ард-Ри?

Да, я любил ее всем сердцем, но какие чувства испытывала ко мне она? Быть может, я для нее не более чем друг и близкий родственник? Быть может, она совсем не против такого мужа, как Илбрек из рода Аррайд, Черный Орел Севера? Конечно, он намного старше ее — недавно схоронил жену, у него двое взрослых сыновей, — но кто знает?..

Одним словом, я хотел сразу же по приезде в Ардкерр поговорить с Этайн. Рассказать ей всё. Просить о праве бороться за нее.

Жизнь рассудила иначе.

Ардкерр встречал нас плачем. Этайн, моя Этайн, бледная и исхудавшая, бросилась ко мне и спрятала лицо у меня на груди.

— Мама… умерла… Отец… болен…