Во главе местной лавочки, конечно, стоял комендант. Вернее, не стоял, а ловил. Лососей. Спокойно дожидаясь, пока сделка совершится, и ему принесут туго набитые медью мешочки. И вчера был как раз такой день. Но почему эрте Элбен отправил вместе с солдатом нашего деревенского дурачка? Ведь тот мог стать никому не нужным свидетелем происходящего. Ага. Именно «никому не нужным». Вряд ли в торговлю были посвящены все гарнизонные оболтусы, иначе с ними пришлось бы делиться. В другом месте, более многолюдным, скажем, имей комендант в подчинении уже под сотню людей, легко было пригрозить и приструнить, а тут он сам нечаянно рисковал подвернуть шею, возвращаясь с рыбалки. Как было сказано? У второго патрульного вдруг заболела нога, а отправлять вместе с осведомленным лицом неосведомленное было неприемлемо. По деньгам. Вот наш усатый друг и воспользовался подвернувшимся под руку рыжим пареньком, настроенным на совершение подвигов. А при случае его можно ведь было и «потерять» где-нибудь в лесу, верно?
— И что вы все вчера решили?
Юноша зло раздул ноздри.
— А ничего. Я сказал маме, что возвращаюсь.
— И ее, это, конечно, не порадовало?
Он бы плюнул мне в лицо, если бы уже не пообещал себе дожить до грядущей казни, а так всего лишь гордо и скорбно промолчал.
— Значит, ты повернулся и ушел?
— Ничего другого не оставалось.
— А подождать еще одну подорожную?
— Их приносят раз в седмицу, не чаще. Что бы я делал в лесу столько дней?
Разумно. Но как зачастую и случается, поступок, совершенный по всем правилам логики, оказался не тем, что требовалось.
— Что случилось потом?
— Я не видел. Ушел далеко.
— Но ведь слышал?
Лицо юноши скривилось от боли, только совсем не той, что причиняли веревки.
— Они спорили. Слов было не разобрать, да я и не прислушивался. Вот только потом…
— Потом?
— Мама закричала.
— И ты бросился назад?
Он опустил взгляд.
— Я не успел.
Ну, это мы все поняли. И одно то, что на твоей одежде нет брызг крови и прочих следов сражения, кроме совсем свежих, полученных, когда тебя пеленали, доказывает: в случившемся на поляне ты не участвовал.
— Когда ты вернулся, все были мертвы?
Он кивнул, сглатывая слюну и морщась так, будто она вдруг оказалась горче полыни.
— И лежали так, как лежат сейчас?
— Да.
— А убийца?
— Его здесь не было.
— Сколько времени прошло с того мига, как ты услышал крик, и до того момента, когда оказался на поляне?
— Немного. Одна минута. Может, две. Я бежал.
Пожалуй, не врет. Будь он дальше, не слышал бы ни шума спора, ни крика. Но уложить за столь короткий промежуток столько человек… Надо быть очень быстрым и умелым. Или очень сильным.
Я снова прошелся мимо мертвых тел, присматриваясь повнимательнее.
Женщину, определенно, убили ударом в голову. Девочке разорвали грудь наискось от правой ключицы. Таким движением, будто убийца отмахивался. Мол, отойди в сторону, глупая, ты мне мешаешь. И не рассчитал приложенной силы. Проводник лежал, странно скрючившись. Бился в судорогах прежде, чем умереть? И пальцы впились в землю. Такое бывает, когда очень больно. И мне не нравится, как выглядит его поясница. Не может она изогнуться под таким острым углом. Позвонки не позволят. Если только связки между ними не порваны.
Я присел на корточки, вытянул охотничий кинжал из ножен на поясе проводника и взрезал одежду. Да, кто-то сломал бедняге позвоночник. Но обездвижил только наполовину, поскольку тот продолжал дергаться. Недолго. Скажем, один вдох, пока убийца не отправил свою жертву в мир иной новым ударом все по тому же позвоночнику, только в верхней его части. Шейной.
А вот с солдатским костяком все в порядке. Горло вырвано, и все. Даже видны концы полых трубочек кровеносных сосудов. И солдат, в отличие от проводника, пытался сопротивляться. По крайней мере, успел вынуть свой нож. Но добраться им до противника не смог: лезвие чистое, без единой капельки крови.
Кто-то хорошо здесь поработал. Быстро. Надежно. Грязновато, но с кем не бывает? Он уже вполне мог успеть сменить одежду и уйти далеко-далеко отсюда. Если бы умел думать. А Дерк, судя по рассказам Ньяны, в сем искусстве не преуспевал.
Он возник на краю поляны, не потревожив ни единой веточки ни под ногами, ни на голых кустах. Собственно, я и заметил его появление, только услышав позади себя сдавленный вздох защитницы и подняв взгляд. Да, парень достаточно дюжий. Мыслей в голове нет, зато руки большие, сильные и… Натруженные. На костяшках кожа содрана. Ногти черные, но той самой ржавой чернотой, что оставляет запекшаяся кровь. Ну что ж, вот и наш убийца, собственной персоной?
— Дерк… Где ты был?
Не самый подходящий ко времени и месту вопрос, но другого так быстро не нашлось. А то, что он прозвучал из уст Ньяны, даже лучше, ведь парень ее знает.
— Я хотел защищать.
Славно сказано. С тем самым напором и горячностью, которую очень любят в будущих солдатах командиры.
— Кого, Дерк?
Второй вопрос ушел в ту же пустоту, что и первый: блеклые серые глаза даже не мигнули.
— Я хотел защищать.
— Соечка по тебе тревожится. Почему ты не вернулся домой?
— Я хотел защищать. И я… защитил?