Звенья одной цепи

Я присел рядом с мертвой женщиной и расстегнул несколько мелких пуговиц на пышной груди. Да, так и есть: полотняные мешочки. Туго набитые монетами. Одна медь? Значит, несли на себе все, что было. Но зачем? Волосы, запекшиеся в крови, черные, как смоль, кожа желтоватая, как у Лодии… Беглые южане? Очень похоже. И мужчина, судя по всему, уроженец юга. Вот только при нем никакого лишнего скарба нет, словно он служил кем-то вроде проводника, а не сам собирался поменять место жительства.

Пока я рассматривал погибших незнакомцев, солдаты перевернули тело своего сослуживца, обнаружив рваную рану на его шее, оставленную явно не одиночным и не стальным лезвием. Но меня куда больше заинтересовало то, что в отличие от женщин, не подвергнувшихся обыску, за пазухой мертвого солдата кто-то, по всей видимости, рылся.

— Не знаете, что при нем было? — Спросил я у патрульных.

Те дружно пожали плечами. Слово взял старший:

— Денег Руц с собой не брал. Зачем ему в лесу-то деньги? А больше и быть ничего не могло.

Не могло, но было. Иначе зачем кому-то рвать пуговицы с корнем вместо того, чтобы спокойно расстегнуть, а потом застегнуть их? Что-то ценное. По крайней мере, для того, кто искал свое сокровище.

— Что эти люди делали в лесу?

— Известно, что. — Старший солдат жадно покосился на развязанный мной мешочек. — Беглые они. Наверное, патруль их нашел и…

Вот именно. «И»? Зачем и кому понадобилось их убивать? Нанесенные раны были похожи на оставленные зверем, но уж больно короткие у того были когти. Короткие и тупые. Случайно потревожили какую-нибудь старую горную кошку? А откуда тогда взялась эта вмятина на черепе женщины? Как будто молотом ударили, только округлым. Очень все это странно. А еще страннее то, что на картине не хватает еще одного персонажа.

— Дерк ведь был в этом патруле? Тот рыжий придурковатый парень?

— В этом, в каком же еще. Значит, он остался жив, и его можно было бы расспросить о случившемся. Осталось только найти.

— Осмотритесь вокруг?

Солдаты неохотно кивнули, прощаясь с желанием пошарить за чужими пазухами, и разошлись в стороны, обходя поляну кругом.

— Да что же это… — Подала робкий голос Ньяна.

— Смерть. Никогда не видела мертвых?

— Да насмотрелась, век бы не видеть. Но кто же их, болезных, так?

— Я тоже хотел бы знать. Только молчат все, спросить не у кого.

И тут, словно возражая моим словам, раздался отчаянный крик. Не звериный, а вполне себе человеческий. И исходил он оттуда, куда свернул с тропинки старший солдат.

Хотя никакой зелени в лесу не было еще и в помине, тем не менее, даже редкой, казалось бы, завесы голых веток хватило на то, чтобы скрыть происходящее от нас всего в двух десятках шагов. И только преодолев их, мы увидели, кто кричал и чем закончился крик. Солдат склонился над молодым парнем, черноволосым и загорелым, с вывернутой за спину рукой вынужденным уткнуться в землю и по возможности не делать резких движений.

— Выскочил из-за кустов, — словно оправдываясь, объяснил победитель, а его товарищ, прибежавший на шум одновременно с нами, уже разматывал кольца веревки, сорванной с пояса.

Не прошло и минуты, как нападавший был надежно связан и поднят с земли, чтобы мы все смогли рассмотреть совсем юное, но тем не менее, озлобленное на зависть многим старцам лицо. Оказавшись в положении стоя, а значит, глаза в глаза со своими обидчиками, парень попытался плюнуть, не попал, зато получил хлесткую затрещину, в кровь разбившую тонкую потрескавшуюся губу.

— А ну стоять смирно! А то…

— Что? Убьете меня, как мою семью? Так давайте, только не тяните!

М-да. Я искал одного свидетеля, но неожиданно получил другого.

— И убьем. Повесим по всем правилам, за нападение на патруль, — в тон парню ответил старший солдат. — Только сначала еще вдоволь на солнышке повялишься.

— Не боюсь я солнца!

— А чего же бежал от него? — Спросил я.

Темно-синий взгляд переместился на меня. Вместе с ненавистью и, как ни странно, надеждой.

— А ты сам попробуй, поживи там, где солнце жарит и зимой, и летом!

Как-то не хочется. Я не люблю ни жару, ни холод в крайних проявлениях. Но речь сейчас не об этом.

— Ты бежал с юга не один?

— Вы же видели сами! Или плохо разглядели?

— Это твоя мать и…

— Сестра! Ей всего восемь лет исполнилось!

— А тебе самому-то сколько?

Он промолчал, на этот раз сплюнув в сторону. Видно, не желал получать больше побоев перед смертью.

Помню, Лодия в самом начале нашей совместной жизни, когда еще не нашла себе подружку для задушевных бесед, рассказывала мне о непомерной гордости южан. Например, о том, что южные мужчины предпочтут быстрой смерти долгую и мучительную, а потому берегут силы до последнего. Значит, и этот юноша уже подготовился к путешествию в мир иной… Но почему? Что мешало ему сбежать, прихватив семейную казну? И почему его куртка так странно встопорщилась на груди?

— Ну-ка, придержите его! — Велел я, ожидая, что парень будет артачиться, но он и не подумал мешать обыску. Как будто желал, чтобы мое намерение завершилось успехом.