Зверь

– Какой же ты глупенький, – сказал он, пиная гравий. – Радуйся, что твое сердце бьется там внутри. Это значит, что ты живой.

– Но иногда оно жутко злится…

– Заткнись уже со своим сердцем! – крикнул он. Теперь он сам начал сердиться. Это случается, если я слишком много болтаю, особенно если так совпадает, что в тот день у нас не получилось найти работу или если он давно не общался с женщиной. – Еще хоть слово о бьющемся сердце, и можешь идти сам по себе. Я не могу больше это слушать.

Так он говорил. И я обещал себе, что никогда больше не стану обсуждать сердца. Даже когда мое собственное сердце вдруг начнет биться с такой силой, будто по мне медведь топчется. Так что я просто молчу и жду, что оно успокоится, и пытаюсь радоваться, что сердце сообщает мне, что я все еще жив.

Оно достаточно громко говорит.

Между нами, я все же думаю, что иногда оно на меня злится. Из-за чего-то, что я наделал.

Чего хочет сердце

Как только Карл прошел по полю и скрылся за домом, Мирко снял сапог и выудил крошечный камешек. Карл сказал, он принесет что-то из амбара, а потом зайдет в дом проведать жену.

Камень все утро мучил Мирко, но при Карле он не мог остановить работу. Карл ни в чем не сможет его упрекнуть, даже в несчастном камешке, который оставил красное пятно на стопе.

Как ни беспокоил его крошечный камешек, это ни в какое сравнение не шло с тем, чем был для него Карл. Карл стал скалой, сброшенной с неба и упавшей точно между ним и Даникой. Мирко не мог сдвинуть его, как не мог и не обращать внимания, ему оставалось только надеяться, что найдется обходной путь. Никогда он еще не испытывал такого сильного нежелания иметь с кем-либо дело, и это его пугало. Он не хотел ни к кому испытывать неприязнь, но в то же время она доставляла странное удовольствие. Наверное, это чувство сродни ненависти, думал он, глядя на Карла, и мечтал, чтобы он убирался к черту на рога.

Хуже всего было то, что Карл был отцом ребенка Да-ники.

Мирко оглянулся на дом. Она наверняка сидит с Леоном в спальне. Может, кормит.

Ему тяжело было думать о чем-то другом.

Карл, наверное, сейчас там внутри. А вдруг они занимаются этим?

Нет, надо надеяться, что она просто кормит.

Когда Карл рассказал ему, что у них с Даникой будет ребенок и они женятся, у Мирко перехватило дыхание. Это худшая новость, какую ему когда-либо сообщали. Только в детстве его так же поразила новость про то, что любимого щенка утащила рысь. Поэтому Мирко не хотел больше заводить собаку. С Даникой все иначе. Он мечтал ее заполучить. Хотя бы просто присутствовать в ее жизни, значить что-то для нее. Он знал, что это смехотворно.

Даже вид беременной Даники, который должен был напоминать, что ей есть о ком думать, кроме Мирко, не изменил его чувств. Последние месяцы перед родами он мечтал, как ему разрешат положить руку на ее голый живот, чтобы ощутить движения ребенка внутри. Естественно, он не осмелился спросить. Даже когда он иногда заставал ее одну на террасе за домом или на скамейке во дворе и она заговаривала с ним. Она сама все время держала руки на животе и, казалось, ласкала его сквозь платье.

– Смотри, как я выросла, Мирко. Видишь, какая я большая? – так говорила она, а глаза светились.

Живот заставлял ее сиять. Ожидание. Мать Мирко рассказывала ему, как важно женщине родить ребенка. Мирко за жизнь со старшими сестрами усвоил, что размер женщины – это очень щекотливая тема. Надо внимательно следить за словами, а лучше вообще молчать. Поэтому на всякий случай он ограничивался тем, что улыбался Данике в ответ на ее вопросы, даже когда живот стал таким большим, словно она носила перед собой целую планету.

Да уж, он видел, как она выросла.

К счастью, ему удалось задушить жуткую надежду, зародившуюся у него поначалу. Карл выглядел таким довольным в тот день, когда рассказал о беременности Даники, что Мирко тут же захотелось, чтобы с плодом что-нибудь случилось. Чтобы ребенок погиб, просто-напросто исчез, лучше всего вместе с Карлом. Беременность продвигалась, и он перестал так думать, а когда ребенок родился и стал маленьким живым человечком, он очень стыдился того, что желал ему смерти. Убеждал себя, что в первую очередь Леон – плоть и кровь Даники, и если бы у него был шанс узнать мальчика поближе, он бы его полюбил. Может, он бы и с Даникой сблизился. Наверное, это даже важнее.

Что касается Карла, Мирко ни за что на свете не хотел бы, чтобы тот ему понравился. Этот человек был и навсегда останется нежеланным в его жизни. И все же ему пришлось неохотно признать, что иногда в Карле проскальзывало что-то приятное и хорошее, и это сильнее всего раздражало. Хорошее проявлялось, когда Карл часами боролся за жизнь новорожденного теленка. Или когда он терпеливо показывал Мирко, как удобнее стричь овец. Или отбрасывал все дела, чтобы принести что-то Данике. Он всегда был готов прийти на помощь, особенно ей.

Карл иногда был до ужаса приятным.