Зверь

—      Нет, господин председатель! Я знаю, что говорю: именно потому, что только мне одному была доступна замкнутая его душа, могу утверждать, что некоторые вещи Жак скрывал от меня сознательно. Человек, спо­собный быть до такой степени скрытным в раннем воз­расте, впоследствии может быть способен на многое. Он, впрочем, и доказал это в Санаке спустя несколько ме­сяцев после того, как я перестал с ним заниматься. Факты, о которых я попытаюсь рассказать со всей прав­дивостью, и заставили меня попроситься в свидетели. Услышав их, суд поймет, почему я не удивился полгода назад, когда узнал из газет и по радио, что мой быв­ший протеже обвиняется в убийстве. Я долго колебался, прежде чем принять тяжелое для меня решение, кото­рое может серьезно отразиться на мнении присяжных. Из Альби в Париж к следователю я решил ехать только после того, как убедился, что Жак будет упорствовать в своем молчании. Для меня это был вопрос совести; должен ли я отмалчиваться, когда все думают, что Жак не способен совершить преступление, или, напротив, мне следует показать, что это была не первая попытка для обвиняемого? Долг, как бы это ни было трудно по отно­шению к другу юности, к которому я сохранил добрые чувства, обязывал меня прояснить истину. Именно поэ­тому я здесь.

—     Суд вас слушает.

—        Это случилось двадцать четвертого мая тысяча девятьсот сорокового года около десяти часов вечера. Помню, это был чудесный весенний день. Наступал теплый тихий вечер. Закончивший вторым по классу ор­гана в консерватории, я должен был через два месяца окончательно расстаться с институтом и начать рабо­тать младшим органистом в соборе в Альби. Этим мес­том я был обязан всегдашней доброте мсье Роделека. Я прогуливался один в глубине парка, в котором мне бы­ли известны самые потаенные уголки, и мысленно сочи­нял пьесу для органа. Весь переполненный музыкой, я направился к дощатому домику, где я обычно набрасы­вал на картон пуансоном первые музыкальные фразы задуманного произведения. Этот домик без окон инсти­тутский садовник Валентин использовал как кладовую для инвентаря. Дверь была всегда заперта, но Вален­тин вешал ключ на гвоздь справа от нее. Я брал ключ, вставлял его в замок и заходил в домик, а уходя, запи­рал дверь на два оборота и вешал ключ на место. Кро­ме инвентаря и горшков с какими-то растениями там были простой деревянный стол и колченогий стул — как раз то, что мне было нужно. Поскольку окон в до­мике не было, Валентину, чтобы разобраться в своем хозяйстве, приходилось пользоваться керосиновой лам­пой, которая всегда стояла на столе, а рядом лежал коробок спичек. Лично у меня в этой лампе не было никакой нужды...

Вечером двадцать четвертого мая, протянув руку, чтобы снять ключ, я с удивлением обнаружил, что его не было на месте и что он уже был вставлен в замочную скважину. Я подумал, что Валентин забыл его повесить на обычное место, и нажал на дверную ручку. Приот­крыв дверь, я услышал изнутри слабый крик. Как будто кто-то хотел позвать на помощь, но кто-то другой за­жал звавшему рот рукой. Я сделал шаг вперед и полу­чил сильный удар по затылку, от которого закачался и потерял сознание. Придя в себя, почувствовал рез­кий удушающий запах и услышал, как потрескивает огонь — домик горел. Соланж Дюваль вцепилась в меня с криком: «Быстрее, Жан! Сгорим! Жак поджег домик, опрокинув лампу, и убежал, закрыв нас с вами на ключ!» Я мгновенно вскочил на ноги. Инстинкт само­сохранения вернул мне силы, я уперся в дверь, чтобы выломать замок. Соланж в страхе плакала. Я все силь­нее чувствовал жар — пламя, которого я не видел, уже почти касалось нас. Наконец дверь поддалась, и мы выскочили наружу в тот момент, когда брат Доминик, привратник, и брат Гаррик, главный смотритель, под­бегали к домику. Вскоре от постройки осталась только куча пепла. Жак исчез. «Что случилось?» — спросил брат Гаррик. «Виновата моя неловкость,— быстро отве­тила Соланж.— Простое любопытство завело меня в этот домик, но поскольку там было очень темно, я за­жгла керосиновую лампу на столе. К несчастью, я оп­рокинула лампу рукой и возник пожар. Я испугалась и стала звать на помощь. Жан Дони, прогуливавшийся поблизости, тотчас же прибежал и вел себя очень му­жественно, вовремя помог мне выбраться».