Зверь

Впрочем, это была только искра, которую усилием воли Вотье быстро погасил и снова надел маску бес­чувственного монстра. Теперь, снова всматриваясь в него, Даниель спрашивала себя, не стала ли она, как и все присутствующие, жертвой коллективной галлюцина­ции? Но нет, «зверь» плакал...

—      Доктор Дерво,— сказал председатель после тра­диционного выяснения личности свидетеля, — нам из­вестно, что, имея обширную клиентуру в Лиможе, вы работаете одновременно в институте в Санаке, где бы­ваете три раза в неделю для оказания медицинской по­мощи воспитанникам. Следовательно, когда в этом бы­ла нужда, вам приходилось лечить Жака Вотье?

—       Да, действительно. Но я должен сразу сказать суду, что благодаря своим исключительным физиче­ским данным Жак Вотье почти никогда не болел. На другой день по прибытии в Санак я тщательно его об­следовал в присутствии мсье Роделека. Состояние здо­ровья ребенка было нормальным. Впоследствии он уди­вительно быстро развился. Поэтому мсье Роделек без всяких опасений мог заниматься его воспитанием, в чем он достиг замечательных успехов.

—      Свидетель считает, что воспитание, данное Жаку Вотье мсье Роделеком, — замечательное? — с иронией спросил генеральный адвокат Бертье.

—        Надо быть просто недобросовестным, чтобы не признать этого. И мое мнение тем более беспристраст­но, что, в отличие от членов братства Святого Гаврии­ла, я всегда верил не в чудо, а в науку. Мсье Роделеку удалось постепенно преодолеть физическую ущербность Жака Вотье, лишенного некоторых чувств, интенсивным развитием тех, которые у него оставались и нормально функционировали. В отличие от мсье Роделека я всегда считал, что доброта прекрасно может существовать без того, чтобы на нее навешивать религиозный ярлык. Поэтому, когда через несколько дней после прибытия Жака Вотье мсье Роделек высоко отозвался об уме сво­его нового ученика, я сказал ему примерно следующее: «Почему бы вам не попытаться воспитать этого малень­кого Жака, не забивая ему голову Евангелием? Доверь­тесь больше естественному ходу вещей, хотя бы по си­стеме Жана Жака Руссо, которую он описал в „Эмиле"».

Мсье Роделек ответил, что если мне положено зани­маться телом Жака, то он займется его душой. «Вдвоем мы прекрасно сделаем то, что нужно»,— заключил он. И вот теперь, несмотря на видимость, свидетельствующую против нас, я продолжаю упорно думать, что мсье Роделек и я прекрасно сделали свою работу.

—      То есть, если суд понимает правильно,— резюми­ровал генеральный адвокат Бертье,— свидетель готов разделить с мсье Роделеком ответственность за воспи­тание Жака Вотье, приведшее его к преступлению?

—     Я горжусь тем,— резко ответил доктор Дерво,— что в течение многих лет работал с человеком такого мас­штаба, как Ивон Роделек, помогая ему облегчить судь­бу несчастных детей, и категорически протестую, когда, обвиняя, справедливо или несправедливо, одного из этих детей в преступлении, хотят заставить думать, что оно является закономерным следствием воспитания, полу­ченного в Санаке. Это безумие! Поверьте, господа, ес­ли бы этих зверенышей не подобрал и не воспитал та­кой человек, как Ивон Роделек, они, по мере того как возрастали и увеличивались их желания и аппетиты в хаосе животной жизни, становились бы страшной опас­ностью, даже бичом для общества. Мир должен благо­дарить таких людей, как Ивон Роделек. И я утверждаю: если есть на земле школа, совершенно несовместимая с какой бы то ни было преступностью, так это — институт в Санаке, где главный принцип воспитания детей — лю­бовь к ближнему.

—      Суд,— заявил председатель,— только что публич­но воздал должное мсье Роделеку, чтобы показать, что он ни на мгновение не ставит под сомнение качество его воспитания. Поскольку вы были врачом в институте, не могли бы вы нам объяснить природу некоторых неожи­данных рефлексов Жака Вотье, вроде его попытки са­моубийства после первого свидания с матерью?