Зверь

—     Я почувствовал, что она радостно взволнована, но немного и обеспокоена. Я успокоил ее, напомнил, что они полюбили друг друга с самого детства. Спустя три месяца впервые в нашей часовне произошло бракосоче­тание слепоглухонемого от рождения — для нашего братства это была прекраснейшая из всех церемоний. Мы видели, как наш Жак, наш маленький Жак, при­бывший двенадцать лет назад почти в животном со­стоянии, сияющий, улыбающийся, выходил под руку из часовни с той, которая будет ему опорой в жизни, с ее зоркими глазами, тонким слухом, благозвучным голо­сом, а также — почему не сказать об этом? — с ее жен­скими руками, которые защитят его в жизни и при­ласкают, дадут ему то, чего он был всегда лишен.

—        Молодая чета сразу же оставила институт?— спросил председатель.

—      В тот же вечер они отправились в свадебное пу­тешествие в Лурд. Жак дал обет поклониться чудотвор­ной Богоматери Лурдской, если Соланж согласится стать его женой. Разве это не было похоже на чудо?

—      Сколько раз вы видели Жака Вотье с женой по­сле свадьбы?

—      Один раз, после их возвращения из свадебного путешествия. Отправляясь на теплоход в Гавр, они про­езжали через Санак.

—    Они казались вам счастливыми?

Ивон Роделек, прежде чем ответить, слегка заколе­бался. Это не осталось незамеченным Виктором Дельо.

—        Да... Правда, молодая женщина поделилась со мной некоторыми затруднениями интимного порядка, которые надо было преодолеть. Я посоветовал ей за­пастись терпением, сказал, что прочный союз требует долгого времени. Через месяц я с удовлетворением про­чел большое письмо из Нью-Йорка, в котором Соланж писала, что я был прав и что она счастлива.

—      У свидетеля сохранилось это письмо? — спросил генеральный адвокат Бертье.

—      Да, оно у меня в Санаке,— ответил Ивон Роде­лек.

—       Таким образом, — спросил председатель, — за ис­текшие пять лет вы видите своего бывшего ученика впервые?

—    Да, господин председатель.

—     Не могли бы вы теперь повернуться к нему и вни­мательно на него посмотреть? — продолжал председа­тель.— Изменился ли он с тех пор, как вы видели его в последний раз?

—    Действительно, он сильно изменился.

Ответ вызвал некоторое замешательство.

—    Что вы имеете в виду?

Ивон Роделек ответил не сразу. Он подошел к скамье для защиты, где стоял переводчик. Кисти рук об­виняемого по-прежнему лежали на барьере, и перевод­чик, прикасаясь к фалангам, переводил все произнесен­ные в зале слова. Остановившись перед Жаком, его воспитатель обернулся к председателю:

—      Суд разрешит мне прямо задать бывшему моему ученику один вопрос?

—      Суд разрешит вам это, мсье Роделек, при усло­вии, что вы сформулируете его сначала устно, до того как обратитесь к подсудимому с помощью дактилоло­гического алфавита.

—     Вот мой вопрос: «Жак, дитя мое, скажите, поче­му вы не хотите защищаться?»

—      Можете задать этот вопрос, — разрешил предсе­датель.

Пальцы старика забегали по фалангам несчастного, который при этом прикосновении вздрогнул.

—    Он отвечает? — спросил председатель.

—      Нет, он плачет,— ответил Ивон Роделек, возвра­щаясь к барьеру.

Впервые судьи увидели, как слезы текут по лицу Вотье, непроницаемая бесстрастность которого смени­лась выражением мучительного страдания.

—      Суд разрешает вам, мсье Роделек, задать обви­няемому и другие вопросы,— предложил председатель, который, как и все присутствующие, понял, что от появ­ления этого старика в сутане и его слов сердце Вотье впервые дрогнуло.

—        Все мои усилия будут напрасными, — ответил Ивон Роделек с грустью.— Жак будет молчать — я хоро­шо его знаю,— но не подумайте, что из гордости. Боюсь, что он хочет скрыть что-то, чего мы никогда не узнаем.

—      Свидетель хочет сказать, что он тоже рассматри­вает подсудимого как виновного? — спросил генераль­ный адвокат.

Ивон Роделек не ответил. В публике воцарилось не­ловкое молчание. Виктор Дельо поспешно встал с места:

—      Если мсье Роделек не отвечает, господин гене­ральный адвокат, то исключительно потому, что он ищет истинную причину, которая определила необъясни­мое поведение Жака Вотье с момента драмы на тепло­ходе.

—     Защита позволит мне заметить ей,— возразил ге­неральный адвокат,— что прокуратура, напротив, счи­тает: поведение обвиняемого было неизменным с мо­мента совершения преступления. Преступления, в совер­шении которого он неоднократно и безоговорочно при­знался, даже не пытаясь оправдываться. Что об этом думает его бывший учитель?

Голос Ивона Роделека снова зазвучал, на этот раз с такой горячностью, которая еще ни разу не прорыва­лась во время его долгих показаний:

—     Я думаю, что Жак Вотье испытывает в эту минуту страдания человека, взявшего на себя вину за прегре­шение, которого он не совершал. И это для того, чтобы спасти жизнь истинного преступника, которого знает он один. Поскольку суд меня просил об этом, я задам не­посредственно Жаку, без особой надежды впрочем, вто­рой вопрос.