Зверь

Поскольку я молчала, мсье Роделек посмотрел на меня долгим пристальным взглядом. «Я не могу пове­рить в то, что вы не любите Жака настоящей любовью. Все в вашем поведении по отношению к нему говорит об обратном — ваша детская нежность, письма, которые вы писали каждую неделю, радость, с которой встрети­лись с ним здесь, усердие, с которым помогали мне сде­лать из него человека. Все это говорит в пользу того, что ваш союз будет прочным. Жака, несомненно, ждет карьера мыслителя и писателя. Его уже пригласили в Америку. Кому же, как не жене, сопровождать его ту­да? Кто, кроме вас, мог бы окружить его постоянной заботой, вниманием, любовью, в которых он так нужда­ется? Подумайте об этом, Соланж. Вы сами, можете ли вы сами жить без него? Пусть сердце подскажет вам ответ на этот вопрос. Спокойной ночи, милая Со­ланж» .

Часами я думала обо всем, что мне сказал мсье Роделек. Сердцу легко было ответить на любой из его воп­росов, кроме последнего: «Вы сами, сможете ли вы сами теперь жить без него?» Я поняла, что люблю Жака лю­бовью, которая сильнее всего, сильнее моей нежности к нему. Сила этой любви ничего не оставила от чувства жалости, которое я испытывала к тому, кого долгое вре­мя считала своим «подопечным». Через три дня я дала мсье Роделеку ответ: «Я буду женой Жака».

—      Это прекрасная история любви, мадам,— признал председатель.— И вы не испытали сожаления, почувст­вовав, что вы уже на всю жизнь связаны с Жаком Вотье?

—      Я была счастлива, господин председатель, — от­ветила она после недолгого колебания.

—       И долго вы были счастливы? — резко спросил генеральный адвокат Бертье.

Она разрыдалась.

—    Успокойтесь, мадам,— мягко сказал председатель.

Виктор Дельо уже поднимался со своего места:

—       Мы считаем, что вопрос, только что заданный господином генеральным адвокатом, неуместен.

—       Прокуратура, — ответил генеральный адвокат,— считает этот вопрос важным.

Соланж подняла заплаканное лицо.

—      Даже если бы Жак совершил преступление, в ко­тором его обвиняют и к которому, я уверена, он непри­частен, я и сегодня была бы счастлива, если бы знала, что он любит меня по-прежнему. Но после этой ужас­ной драмы я уже не знаю... Он ничего не захотел ска­зать мне на «Грассе», кроме того, что ложно обвинил себя в преступлении, в котором не виноват. Он даже не захотел встретиться со мной, несмотря на мои просьбы, переданные через его защитников. Одному из них, мэт­ру Сильву, он сказал, что я больше для него ничего не значу... Он сердится на меня, но я не знаю за что. Он больше не доверяет мне, а когда кому-нибудь не дове­ряют, значит, уже не любят. После этого преступления я потеряла слепую, преданную любовь, которая была у Жака ко мне с детства. Вот единственная причина моего несчастья.

—       Суд понимает ваше смятение, мадам, — сказал председатель.— Однако не могли бы вы сообщить еще некоторые необходимые детали, связанные с вашей се­мейной жизнью? Мсье Роделек в своих показаниях об­молвился о том, что по возвращении из свадебного пу­тешествия вы говорили ему о некоторых сложностях интимного порядка, которые мешали вашему счастью.

—     Может быть. Но время все уладило, как и пред­видел мсье Роделек, Жак стал для меня идеальным му­жем.

—      И это счастье продолжалось в течение всего ва­шего пребывания в Америке?

—      Да. Мы переезжали из города в город, и нас вез­де прекрасно встречали.

—      Вспомните, мадам, — спросил председатель, — за время пятилетнего путешествия по Соединенным Шта­там вам никогда не случалось встречать жертву — Джо­на Белла?

—    Нет, господин председатель.

—     А в течение первых трех дней путешествия на те­плоходе вы или ваш муж говорили с Джоном Беллом?

—       Нет. Лично я не знала о его существовании. То же самое я могу утверждать и в отношении Жака, ко­торый выходил из каюты только вместе со мной дважды в день на часовую прогулку по палубе. Остальное вре­мя мы проводили в каюте, куда нам приносили еду.

—      Как вы объясните тогда, почему ваш муж озло­бился на незнакомого ему человека?

—     Я себе этого не объясняю, господин председатель, по той причине, что уверена — этого американца убил не Жак.

—     Чтобы иметь такую уверенность, мадам, надо по­дозревать кого-нибудь другого.

—       Я подозреваю всех, действительно всех, кроме Жака, потому что я, его жена, знаю: он не способен причинить зло другому.

—     Но все же, мадам! — воскликнул генеральный ад­вокат.— Как вы объясните, что ваш муж, который, по вашему же признанию, в течение трех дней выходил из каюты только вместе с вами, как он мог ускользнуть из-под вашего внимательного присмотра, да так, что вы сами вынуждены были сообщить о его исчезновении ко­рабельному комиссару,— и это случилось именно в мо­мент преступления!